Страница 8 из 94
Девушка сидела на ограждении балкона и беззаботно болтала ногами. Такэру бросился к ней, протянул руку, желая удержать её. В какой миг она встала на ограждении, молодой мужчина не заметил. И вот он застыл перед ней, мучительно глотая слова и протягивая к ней руку. Она стояла, не качаясь, ровно, как на земле, и беззаботно смеялась. Прямые длинные чёрные волосы высыпались из-под кепки – и рассыпались по её плечам. Длинные, чёрные, толстые, прямые, они то взметались вокруг неё, то опускались и были ей до пят. Чёрные глаза её серьёзно смотрели на него из-под тени козырька. Она смеялась, но глаза её были серьёзны. И вдруг она резко замолкла и отступила назад. И скрылась в пропасти ночной тишины. Без единого звука.
С отчаянным вскриком Такэру рванулся к ограждению, судорожно вцепился в него и потеряно взглянул с балкона вниз. Упавшая была в тёмной куртке и джинсах, но на асфальте почему-то белело светлое пятно. Девушка в длинных многослойных кимоно, перехваченных узким поясом, замерла на тротуаре. Крик ужаса вырвался у мужчины. Упавшая вдруг шевельнулась... и медленно поднялась. Она подняла голову, смотря вверх – и длинные чёрные волосы, тускло светившиеся в свете луны, густым и плотным покрывалом рассыпались по её светлым одеждам. С мгновение она и Такэру смотрели друг на друга. Потом она вдруг легко оттолкнулась от земли и... взлетела. Полы просторных рукавов её кимоно взметнулись как крылья... И она замерла в воздухе напротив балкона, улыбаясь, смотря на мужчину искрящимися весельем глазами, протянула ему руку. Он подался к ней, забыв, что под ними пропасть в семь этажей.
В какой-то миг из комнаты выскочила Акико, вцепилась в своего возлюбленного, мешая ему перевалиться через ограждение, к чудовищу, смеющему в воздухе. Чудовище! Акико была уверена, что за этим красивым лицом, в обрамлении длинных волос, за многослойными роскошно составленными кимоно разных оттенков и за хрупким изящным телом скрывается чудовище. Но Такэру ничего не понимал, ничего не помнил, он вырывался и тянул руку к смеющейся девушке, выглядевшей, как придворная дама из старинных повестей...
Прозвонил будильник: как всегда неожиданно, но сегодня очень кстати. Такэру резко сел на кровати. Сон всё ещё завораживал и ужасал. Это жуткое чувство, когда смотришь со стороны на самого себя, который добровольно и безропотно лезет в руки смерти! Это жуткое чувство тоски и безысходности... Это прекрасное лицо чудовища, смеющегося над ним... Оно воистину было прекрасно! Своими густыми прямыми волосами до пят – мечта всех хэйанских аристократов. Искусно подобранными кимоно нежнейших оттенков, чьи рукава и вороты немного выглядывали друг из-под друга, и лёгким следом узора на самом верхнем, ослепительно белом... цвета траура и смерти... Своими глазами, кажущимися до боли знакомыми...
С кухни послышался тихий звяк ложкой или вилкой по тарелке. Такэру недоуменно провёл левой рукой по опустевшей кровати. Потом, смекнув, успокоился. Проснулась раньше и теперь готовит ему завтрак, напевая про себя одной ей известную песенку и покачиваясь ей в такт...
Акико и вправду увлечённо занималась приготовлением завтрака и танцем под известную одной ей песню. Её грациозная, немного пышная фигурка соблазнительно покачивалась. Куда её телу, пышущему здоровьем, и, хм, жизнью в достатке, до хэйанского идеала хрупкой женской красоты, завёрнутого в многослойные кимоно? Халатик, кстати, на ней был однослойный, бархатный, по колено, но вот рукава были просторные, правда, сейчас завёрнутые до локтей...
Профессор Танака Такэру залюбовался своей ученицей. Здесь, в объятиях родной своей квартиры, он мог беззаботно смотреть на неё, не опасаясь людских глаз. Запретная любовь, ставившая на кон его репутацию добродетельного холостяка и отличного профессора, была лишь ещё слаще от своей недозволенности и витавшей над ней обречённости.
– О, ты уже проснулся! – обрадовалась Акико, заметив его.
Это было единственное место на свете, где она звала его по имени и обращалась на «ты». И было очень приятно слышать её обращение. В институте же она избегала его или, поприветствовав «Танака-сан», использовав максимум формальных приторно-вежливых фраз, робко ускользала. И ему оставалось только держаться, делая невозмутимое лицо. Самураи бы позавидовали ему. Да вот только последний сёгунат уже давно был свергнут...
– А я пока ещё ничего не приготовила! – огорчённо призналась девушка, – Прости!
«Да тебе и не надо ничего готовить!» – хотелось сказать ему. Он был бы рад, если бы время остановилось – и он бы мог целую вечность ей любоваться. Да вот только время неуступчиво шло, приближая проклятый час, когда надо было в полной готовности выйти из дома. Ей. Она всегда выходила первая. Он думал, что ей говорят родители, от того, что она часто не ночует дома, но сама Акико на эту тему разговор ни разу не начинала. И потому он тоже молчал, ругая себя за трусость. Да, он был не женат, она же не была помолвленной, и вроде бы всё было в порядке... Да только ей ещё не стукнуло двадцати. Только через пару лет она будет участвовать в своём Сэйдзин-но хи, Дне совершеннолетия. И она была его ученицей, а люди наверняка бы что-нибудь сказали по этому поводу. И всё же, чем трагичнее, чем печальнее была ситуация, тем слаще были их встречи.