Страница 2 из 94
Отгремели громовые раскаты, стих чудовищный ветер. А ужаснейший ливень, как ни пытался, Киото с лица земли так и не смыл. Всю ночь провалялась, рыдая, госпожа Северных покоев(2). Всю ночь молилась богам в своих покоях несчастная Аюму. Но напрасно. Осталась коварная красотка в их доме. А на вторую ночь трижды испили она и Хикару сакэ из чаш друг друга – и осталась незнакомка в их доме младшей женой. Звали её Амэноко, Дитя дождя...
Дни в Северных покоях поползли как улитки. От постоянных слёз подурнела их госпожа. Заперлась, то рыдала, то богов молила о сыне. Да как тут богам помочь, ежели все ночи проводил обезумевший муж в покоях другой жены? Так бы до старости там просидел, но как-то закапризничала красавица. Захотелось ей новых шелков да гребней в волосы, да и, что уж скромничать, заколок золотых для причёски тоже бы хотелось ей. А поскольку семья мужа богата была не сильно – красавицам очень богатых мужей не бывает, лишь слегка богатые – то оставалось лишь отличиться в учёном рвении или в угождении императору и двору. Страсть как не хотелось Хикару разлучаться с молодой женой, да гневить её не хотелось больше. Никак бросит его? Никак побогаче, покрасивей, да поталантливей найдёт? А ему уж и не жить без неё. И отправился он заслуги да дары добывать.
В тот день рискнула Аюму прокрасться в Южные покои, хоть краем глаза на злодейку посмотреть: мать послала. Надо ж о враге побольше узнать. А там и... и придумать чего? И шепнуть дрянь какую-нибудь злым языкам, а те с удовольствием разнесут. Если в лице изъян, то шепнуть про гадкий вкус супруга. А если хороша, то можно якобы случайно увидеть кавалера, выбирающегося из покоев второй жены. Если муж очень расстроится, то так можно и сына родить... Должны ж быть милосердные боги на небесах!
Ни жива, ни мертва от страху и собственной дерзости пробралась Аюму в Южные покои. Подглядела из-за ширм, красивых ширм, каких ни в её, ни в материнских покоях никогда не бывало, как подкалывает волосы в высокую причёску молодая женщина. Видать, из торговцев или простых горожан... Лицо... краше и вообразить невозможно. Фигура хрупкая, как у самой прекрасной мечты аристократа. А уж как красиво подобраны кимоно, чьи слои выглядывают друг из-под друга в вороте и в широких рукавах! Сидит перед зеркалом, в полутьме, заслонившись от дневного света дверями из рисовой бумаги и дощечек, при свете светильника, и тень её... тень её... Побелев от ужаса, смотрела, словно прикованная, Аюму на тень девятихвостой лисы... Ей казалось, что хуже второй жены-красавицы отец ничего и вообразить не может. А наслали боги иль демоны проклятие того хуже: привёл отец в дом злодейку-кицунэ! Да ещё и с девятью хвостами, знать, уже много людей сгубила, от многих врагов научилась сбегать.
– Что стоишь за ширмой, словно чужая? – спросила вдруг лисица-оборотень, – Заходи.
И вместо тени звериной тень стала как у человека. Убежать захотелось Аюму, далеко-далеко убежать. Да только если убежит, вдруг это чудовище убьёт её мать? Печень выгрызет или заморит злыми чарами, будто та сама занемогла и от болезни скончалась? А если вдруг выпустит, то убежит Аюму с матерью. Хоть в монастырь. Или же, пока слопает чудище дочку, у матери будет хоть чуток времени убежать? И потому, потупившись, подошла девушка к страшной разлучнице.
– Говорил мне любезный супруг, что есть у госпожи из Северных покоев дочь, – мягко, красивым голосом промолвила кицунэ. – Ты ли это? – и лицо её казалось добрым и участливым.
– Я, – тихо промолвила девушка.
– Ну-ка, сядь подле меня: хочу тебя получше рассмотреть.
Не сразу двинулась с места Аюму – как-то окаменели ноги вдруг.
– А хороша, – сказала задумчиво лисица, – Хороша, да только слишком просто одета.
Поднялась грациозно, к ларцам подплыла... молча сидела Аюму, потупившись. И вдруг легло на колени что-то лёгкое, нежное... три шёлковых кимоно диковинных оттенков.
– А отцом твоим займусь, не волнуйся, – проворковала Амэноко, – Не дело так дочку вниманием обделять. Небось, и женихов толковых ещё не нашёл?
– Нет, – пролепетала Аюму.
– Ну, я ему устрою, лентяю! Ох, я ему устрою! Так, давай-ка, переоденься, я отвернусь. И причёску мы тебе наколдуем...
И не посмела девушка воспротивиться...
Спустя пару часов или три плыли по улицам Киото две ослепительных красавицы: постарше и совсем ещё девочка. Проплыли по всем хорошим лавкам, оставив за собой ароматы изысканнейших духов... Пара юношей и старик один едва шеи себе не свернули, оглядываясь.
– Замечательно идёшь, замечательно, – прошептала Амэноко на ухо Аюму, – Быстро учишься, умница. И помни: ничто так не зажигает сердца мужчин, как наша недоступность, что бы они за бред там ни несли про то, что женщины должны быть добрыми и отзывчивыми... Если наши сердца быстро растают, то их – заледенеют вмиг...