Тени Грехов

За что тебя чернят со всех сторон; 

Всегда на подозренье красота, 

Чистейшая лазурь не без ворон. 

Отрывок из сонета Шекспира № 70. 

Перевод: В. Микушевича.

Стоя посреди комнаты, Авелин внимательно, с удивлением вглядывалась в лицо Милены, чувствуя, как внутри её собственной души вдруг появилась тёмно-алая точка и стала быстро разрастаться. Это была несвойственная ей огненная ревность, нагло сжигающая зыбкие мечты, составляющие вино её безликой жизни. Авелин, боясь своих чувств, стыдливо опустила взгляд. Сильнее пальцами сжала коробку красок. Немного помедлила, не решаясь по-хозяйски расхаживать по спальне Радана. Но спустя пару секунд нашла в себе слабые отголоски смелости и не спеша подошла к окну. Молния, подобно ножницам, разрезала свинцовое небо, окрасив внутренний двор дома в золотистый цвет охры. От сильного порыва ветра наперебой зашептались листья. В зеркальных лужах, укрывшихся рябью, качнулись силуэты деревьев. Послышался слабый, еле уловимый гул. 

Положив краски на подоконник, Авелин обхватила себя руками. Ломкая грусть и хрупкая надежда растекались внутри, создавая странный узор из тонких переплетений чёрно-белых нитей. Он ушёл, и на зажившей ране чувств сразу же разошёлся шов. Бусинки крови вереницей заструились из сердца. 

Прядь волос скользнула на плечо. Отпечатки безысходности не давали ни единой возможности проломиться шпильке рассвета. От матового света одиноких фонарей задрожали серые тени, увлекая их в странный танец – в танец без касаний и взглядов. 

Рядом с ним Авелин становилось легче дышать. Существовать. На палитре появлялись краски. 

Нет его – и бездна со всех сторон подступает. Она падает в пропасть тихо, неуклюже, безмолвно. Беспросветная дыра, темнота и безликая пустота. Чёрный пепел выжженных желаний. Не спрятаться, не убежать. 

Вкус мёда и полыни на кончике языка, липкий туман на ресницах. В комнате всё ещё стоит его запах. Бергамот и лаванда. Нотки имбиря. 

Невольно укутавшись в мягкую, но колючую, подобную шерстяному одеялу пелену противоречивых чувств, Авелин отрешённо начала считать протяжные секунды, пока на город вновь не обрушился гнетущий раскат грома. Он грозно сотряс небеса. На мгновение всё замерло, словно вращение планеты остановилось. Кто-то нажал на паузу жизни… 

Вдох… и через миг всё закружилось в бешеном ритме. Холодные капли дождя с удвоенной силой застучали по подоконнику. Рваные раскаты крепко объяли весь небосклон. 

Сдвинув брови, Авелин повернулась к Милене. Нервно заправила за ухо выбившийся локон. 

– Значит, Милена? – нарушая тишину, похожим на стужу голосом спросила Авелин. С задумчивым выражением лица сделав пару шагов вглубь комнаты, остановилась у стола и аккуратно, словно боясь получить по пальцам, коснулась ноготками чёрной папки. Но через секунду отдернула руку, точно обожглась огнём. 

«Нельзя», – прозвучал в голове её же голос, резкий и шипящий. 

– Ты давно умерла? – чувствуя на затылке клейкий взгляд пленницы зазеркалья, Авелин повернулась к ней лицом. Стала смущёно разглядывать её — каждый изгиб и округлость. Девушка была привлекательная и представилась Авелин чёрной розой. Она была так же стройна, как сей цветок, загадочна, неприступна из-за незримых, но ощущаемых шипов. 

Багряный уголь стал пламенным смерчем, затягивающим её в свою глубину. 

Авелин тряхнула головой. Её взгляд замер на шее Милены. Внезапно она ощутила что-то до боли знакомое, отчего по спине пробежал омерзительный холодок, а всё вокруг начало расплываться. Боль, точно концентрированная кислота, стала разъедать всё тело и растворять в себе душу. Когда-то лезвие ножа касалось и её тела… 

… Всё вокруг было залито мерцающим золотисто-алым светом, лишь на горизонте тёмные силуэты деревьев закутались в молочную дымку тумана. Вдалеке за спиной раздавался ускользающий стук колёс поезда, уносящего шаткую веру на спасение. Когти безнадёжности зацарапали душу. Авелин быстро оглядывалась по сторонам: на отшибе бывшей столицы Византии было пусто, лишь они и звери в человеческих обличьях. 

… Взгляд был прикован к маленькой фигуре, прижимающей грязного мишку к груди. Девочка боязливо смотрела на Авелин, не смея двинуться с места. Её губы беззвучно что-то шептали, а в глазах стояли огромные хрустальные слёзы. Один из ремешков босоножки был порван. 

Лучи восходящего солнца заиграли в пушистых волосах дочери. 

Дыхание замерло в груди. Авелин окаменела, точно видя перед собой призраков из прошлого, которое не вернуть и не изменить, сколько бы раз она ни проигрывала в голове сотни различных вариантов, как могло бы быть, если… Финал всегда один – смерть. И никаких «если». Виски словно сдавило невидимое стальное кольцо, и Авелин бесшумно провалилась в вереницу воспоминаний. Окружающий мир погас, а ушедший в забытьё заиграл всеми красками радуги. 

… Авелин, извивающуюся подобно змее, точно наполнила неведомая сила, но она отчего-то по-прежнему не могла вырваться из силков крепких объятий. Счёт жизни шёл на секунды. Как разъярённая рысь, она с бешенством раздирала ногтями грубую кожу, безжалостно впивалась зубами в куртку. Яростно пинала обидчика каблуками в колени. Царапалась и кусалась. Но всё оказывалось безрезультатно. Она не продвинулась ни на сантиметр к испуганной до смерти девочке. Враги медлили, наслаждаясь расправой. 

«Пусть будут прокляты небеса за всё!» 

Авелин поднесла руки к груди, её захлестнул страх рассыпаться и уже больше никогда не собраться. На задворках сознания она знала: её лицо не отражает ни единого чувства. Оно застыло, лишившись каких бы то ни было эмоций. Точно сквозь серую пелену Авелин увидела, как Милена засунула руки в задние карманы джинсов. 

… Размахивая яростно локтями, Авелин не заметила, как тонкое лезвие проскользнуло между её ребер. Стук собственного сердца оглушал. Страх и паника поселились в каждой клеточке тела. Отчего-то всё вокруг стало расплываться. 

«Бежать!» 

Но не получается. Нехватка кислорода… Что-то липкое заструилось вдоль живота… 

Авелин на мгновение смежила веки. Инстинктивно прижала ладонь к тому месту, куда была ранена. На неё точно навалилась могильная плита – неподъёмная и ломающая кости. 

… Искры в глазах. 

Над ухом разносился противный мужской смех, напоминающий ржание лошади и лай псов. А в голове лишь мысли: «Только не она! Не трогайте! Не смейте!» 

Борьба из последних сил. Существование на грани. Авелин не чувствовала ни холода, ни раны. Она желала лишь одного – прикрыть её собой. Оказаться рядом. Скрыться. Исчезнуть. 

«Где бы взять крылья? Волшебную шапку-невидимку?.. Господи, ты где?!» 

Она молилась, кричала, но её будто никто не слышал. Мимо проплывающим облакам, как и камням вокруг, и траве, и ветру безразлична её судьба и судьба ребенка. 

Остекленевшим взглядом Авелин вновь посмотрела на шрам Милены, но продолжала видеть лишь то, что рисовала память простым карандашом на пожелтевшем листке бумаги. 

… – Господин, пожалуйста… – мгновение – и Авелин почувствовала сильный удар ногой в лицо. Упав на землю, покрытую сухой шершавой листвой, чуть не нырнув в манящее забытьё, с трудом удержалась за острые грани реальности. 

– Встань, – схватив Авелин за волосы, мужчина заставил её подняться. 

… Спёртый запах лез в ноздри, ветер касался щек, как вдруг поляну, окружённую со всех сторон заросшими кустами и деревьями, сотряс звук, похожий на гром. Он оглушил и заставил Авелин оцепенеть. Внутри словно что-то надломилось и оборвалось. Стая мелких птиц взмыла в небо. 

Секунда, щелчок и контрольный выстрел. В кровавых брызгах голова ребёнка дернулась вбок. Глухой удар обмякшего тела о землю. Всё померкло. Огонь жизни навеки погас. 

Один-единственный граничащий с безумством пронзительный крик застрял в горле, и вместо него вырвался хрип. Стало невыносимо дышать. Агония жадно начала сжигать всё изнутри, уничтожая любые чувства. Осталась лишь жалкая оболочка человека. Авелин вздрогнула, а затем мягко и бессильно осела на землю. Из глаз в следующий миг прыснули горячие слёзы и покатились по холодным щекам. Утро, как огромная лимонная бабочка, широко распахнуло свои крылья. 

… Заломив онемевшей Авелин руки, мужчины не позволили ей подползти к безжизненному телу дочери и в последний раз коснуться её миниатюрный ручки, мягких локонов, ещё тёплых щёк и пухлых губ. Мольба и драка – бесполезны. Они выбросили, как вшивую собаку, родной её комочек в реку. Возникло желание исчезнуть, раствориться в воздухе. И убить – жестоко, мучительно, медленно. 

Душа догорела, становясь пеплом. Жизнь превратилась в прах. Пустота и злость застили сознание. 

Авелин сделала короткий судорожный вдох. Она умерла… умерла вместе с ней. 

– Да, давно я не топчу землю… Тридцать лет, – глухой голос Милены наполнил комнату, но Авелин её почти не услышала и продолжала видеть перед глазами то, что давно кануло в Лету. Лишь тень этого по сей день неустанно продолжала следовать за ней по пятам. 

… Сыро и грязно. Маленькое окошко заставлено решёткой. Подвал, куда бросили Авелин в наказание за побег доживать в страшных муках свои последние часы, казался ей заброшенным Адом. Лучи утреннего солнца, издевательски приглашающе, освещали запертую поржавевшую металлическую дверь. Дышать становилось всё труднее и труднее. Чувствуя тупую боль в области груди, медленно истекая кровью и трясясь от озноба, Авелин всё-таки нашла в себе силы приподняться с холодного пола и присесть, оперевшись спиной на влажную стену. Отстранённо скользнула взглядом по сторонам. Без надежды и веры. Тишина била по барабанным перепонкам. По углам шаркали крысы. 

С ледяным спокойствием Авелин приняла решение и сорвала с шеи цепочку с крестом. Равнодушно кинула в дальний угол. 

– Я согласна, – едва размыкая губы, сказала она. 

Сжав кулаки и преклонив голову перед мужчиной, чей силуэт скрывался во мраке, она отреклась от Бога и заключила сделку с его заклятым врагом. Теперь она сможет вернуться и взять реванш. Отомстить. Убить. Загнать в ловушку любого. Заставить обидчиков копать себе яму шесть футов глубиной. Опускать руки по локоть в алую, вязкую кровь, упиваться своей безоговорочной победой, ярким, как радуга, триумфом, стараясь тем самым заглушить боль утраты. Потери смысла своей жизни, лишения своей единственной отрады. 

– Вся информация обо мне в этой папке, – смотря на неё, немного устало произнесла Милена. Её слова вывели Авелин из оцепенения. Моргнув, она усилием воли стала гнать стоящую перед взором дымку, сотканную из страданий и тоски, и заглянула в глаза цвета стали. 

«Потерянная. Безжизненная. С жалкой надеждой на спасение». 

Авелин тряхнула головой, не желая снова окунаться в мир тьмы и боли. Туда, где ничего нет, кроме острых, точно когти грифона, воспоминаний. 

– Я не привыкла трогать чужое без спроса, – поведя плечами, ответила она и лихорадочно подрагивающей ладонью пригладила волосы. Ей было не по себе. Мало того что прошлое раскинулось вокруг неё болотом, так и способный протянуть ей спасительную руку защитник отсутствовал. Что-то мешало Авелин, словно между ней и Миленой стояла невидимая преграда. Но это было вовсе не зеркало, а нечто иное. Что-то незримое и зловещее. Авелин на мгновение застыла, её взгляд стал безжизненно-неподвижным. 

– Я тебе разрешаю, – призрак с задумчивым выражением коснулась крестика подушечками пальцев и стала его теребить. 

– Папка не твоя, чтобы давать мне разрешение. К тому же я не просила, – пушистый снег в голосе огромными хлопьями застилал белый лёд на гранитном уступе. – Эта вещь, – Авелин ощутила эхо раздражения на девушку, но то быстро пропало, как круги на воде от опавшего листа. Немного помедлила, прежде чем произнести: – Радана. 

– Но информация-то обо мне, – последовал упрямый ответ. Чёрные брови, схожие с мазком тонкой кисти, сдвинулись к переносице. 

– Это не имеет значения, – непоколебимо сказала Авелин и перевела взгляд на папку. – Расскажи мне о себе, – уже более мягко произнесла она, – кто знает, быть может, я смогу тебе помочь, что, впрочем, маловероятно, – ей необходимо было отвлечься. Переключиться. Перестать думать об одном и том же. Склонив голову набок, Авелин прикрыла глаза. Дождь стал утихать, его почти не было слышно. 

«Как жаль, ведь так часто он помогает мне понять – я не одна. Он плачет вместе со мной». 

Милена, вздохнув, начала шёпотом делиться историей своей смерти. Время от времени она с опаской поглядывала на Авелин, та отвечала ей взаимностью. Сумерки привели за собой ночь, и та ленно заструилась в окна. С каждой секундой Авелин все явственнее и чётче чувствовала к Милене разрастающуюся антипатию, но в то же время не могла отрицать: что-то объединяет их, притягивает. Авелин не знала почему, но была готова поклясться, что Милена чувствует к ней то же, что и она к ней. 

– С тех пор меня никто не видит и не слышит, – голос звучал ровно и бесстрастно, но в глазах девушки Авелин видела явную обречённость. 

– Мы тебя видим и слышим, – почти беззвучно и отстранённо произнесла она. На её лице застыла маска равнодушия. В голове не было ни единой мысли, лишь что-то стянулось в тугой узел внизу живота. 

Подойдя к окну и распахнув его, она жадно втянула в себя свежесть весны. Упираясь руками в подоконник, Авелин привстала на носочки и начала всматриваться в размытый горизонт. 

– Наверное, потому что мы все мертвы? – с долей неуверенности. 

Авелин резко повернула голову в сторону Милены, сомкнувшей ладони в замок. Внутри что-то оборвалось и глухо упало. 

– Он тебе всё рассказал? 

«Неужели доверился?..» 

Чувство жгучей ревности закромсало душу изнутри. Горечь толстыми лапами схватила её за горло. Как никогда Авелин почувствовала себя одинокой и чужой в его жизни. 

– Наполовину, – мрачно сказала девушка, чуть приподнимая подбородок и одёргивая майку исчёрна-синего цвета. 

– Это как? – начала вертеть кольцо на указательном пальце. Она опасалась, что Радан может всерьёз увлечься Миленой, хотя и понимала, что ей, Авелин, он никогда не достанется. 

Боль кольнула сердце. Волна меланхолии подобралась вплотную. 

Авелин была уверена, что для Радана она с ног до головы перепачкана несмываемой липкой грязью, и ей надо быть ему благодарной за то, что он, несмотря ни на что, так добр к ней. Он единственный, кто протянул ей руку помощи, позволил повиснуть на шее, когда под её ногами раскинулась бездна. 

– Я спросила: почему мы можем общаться и отчего его отражение в зеркале… было немного странным, – сложив руки на груди, Милена прищурилась. 

– И он ответил: потому что мы мертвы? – покачав головой, Авелин слегка улыбнулась. 

– Да, – кивнула Милена. – И ушёл. 

– Это в его духе, – сладкая боль действовала как наркотик. Дурманила и затягивала в эйфорию. – Сам себе на уме. Его трудно понять, ибо он никого не подпускает к себе близко. 

– А тебе бы хотелось, – коснувшись ладонью стекла, Милена пристально посмотрела на неё, – стать ему ближе? 

Авелин дёрнулась, точно от удара кнутом. Сердце пропустило удар. 

– Это не имеет значения, – в голосе, словно на ветру, задрожали тонкие льдинки, в то время как в душе боролись чувства собственного достоинства и женского одиночества. 

Нервно скинув с себя лаковые туфли, Авелин запрыгнула на подоконник. Ощутив, что её заметно трясёт, накрыла ладонями предательски подрагивающие колени. 

– А почему… – задумчиво и робко. Вдох-выдох. – Ты сказала, что отражение Радана было странным? – рискнула она спросить. – У меня такое же? – испытующий взгляд. 

– Нет, у тебя другое – чёткое. У него же на какой-то миг оно расплылось, а его тело будто окружил… свет? Ореол? Или что-то очень на это похожее. И он стал расслаиваться… Трудно описать, это надо видеть. Прежде ни с чем подобным я не сталкивалась. Ты знаешь почему у Радана такое могло быть с отражением? – угольно-чёрные ресницы взлетели вверх. 

– Нет, – слукавила Авелин, посчитав, что это, возможно, связано с его болезнью, о которой ей как-то рассказывали Леон с Велией. Она им особо не верила, потому как всё походило на кошмарную сказку для детей. Да и Авелин никогда не сталкивалась с Раданом, застигнутым очередным приступом, а тот, в свою очередь, промолчал, когда она однажды решилась его спросить о болезни. Лишь посмотрел на неё сердито. Но сейчас Авелин на миг усомнилась. На сердце стало скверно. – Тебе, видимо, показалось, – прошептала она, решив верить своим глазам, а не чужим. 

– Мне не померещилось, – упрямо заявила Милена. В голосе прозвучала вспышка гнева. 

– Но ты ведь сама сказала, что отражение было таковым всего какую-то секунду. Мало ли, у тебя, – Авелин взмахнула рукой, – на той стороне произошёл некий сдвиг. 

Закатив глаза, Милена недовольно фыркнула. В утонувшей во мраке комнате повисла тишина, нарушаемая шорохом угасающего мелкого дождя. Авелин спрыгнула с подоконника. Приметив на тумбочке спички, не стала включать свет и зажгла на письменном столе оплывшую и наполовину сгоревшую свечу. Поставила её на подоконник. Смотря на дрожащий огонь, погрузилась в воспоминания, в которых Радан крепко прижимал её к себе, желая успокоить, прогнать слёзы и боль. Совсем скоро Авелин забыла, что в спальне ещё кто-то есть. Реальность растаяла, как предрассветная дымка. 

– Сколько тебе лет? – спросила Милена, и её голос резанул слух Авелин. Неохотно выныривая из ушедших дней в настоящее, она с тоской посмотрела на старый дуб, одиноко стоящий меж сосен и клёнов, вздымающихся зелёными волнами. 

Повернувшись к зеркалу, Авелин горько усмехнулась. 

– Двадцать один. 

Милена кивнула и задумчиво стала теребить прядь волос. Тень от длинных и густых ресниц нежно лежала на её овальном лице, слегка приоткрытые губы безотрадно уходили уголками вниз. Волосы густой и тяжёлой волной спадали с плеч на грудь, а оттуда к бёдрам. 

«Она, наверное, была моего возраста, когда дыхание смерти коснулось её тела, оставив его тленом в вечности». 

Душа Милены чудилась Авелин полуразрушенным городом, с заброшенными домами, зияющими пустотой разбитых окон-глазниц, с искорёженными стенами и слетевшими с петель дверьми. Городом, пропитанным океаном слёз и боли. 

– Кто такая Айми? 

Слабая улыбка Авелин, обретая цвет пепельной розы, поблекла, взгляд потух и уткнулся в одну точку. Боль с новой силой ворвалась в грудную клетку, стремясь сломать хрупкие рёбра. В горле образовался ком, перекрывая дыхание. В глазах защипало. 

«Она видела. Она слышала». 

– Моя дочь, – глухо. – Она умерла, когда ей было пять лет. 

В Авелин вдруг откуда ни возьмись вспыхнула слабая надежда на то, что однажды, когда Милена освободится от своих оков и упокоится с миром, то сможет на небесах передать Айми, как она – её мама – корит себя по сей день, что подвела, не уберегла. Не смогла спасти и оградить от зла. 

Ревность не утихла, но ушла на второй план, первый же заполнился странной теплотой к Милене. 

– Как? – та шумно сглотнула. 

– Её убили, – ровный шёпот скрывал внутреннюю боль. 

– За что? 

– За то, что я посмела сбежать вместе с ней, – Авелин захотелось разодрать руками кожу, мясо, кости и достать из души липкую, чёрную массу. Вытащить и выкинуть. Уничтожить. Лишь бы избавиться от неё навсегда и не чувствовать. Не ощущать ни боли, ни муки. Так хотелось кричать, плакать, орать и биться в истерике, чтобы хоть немного отпустило, чтобы хоть ненадолго стало легче, почувствовать, как коснулся бездны ломкий, крохотный луч. Но она знала: убить воспоминания можно только уничтожив себя. Другой способ забыть о прошлом — быть рядом с Раданом. Только его близость, пускай и как друга, его объятия и невинные поцелуи смывали кровавые отпечатки в памяти. 

– Откуда? – со смятением поинтересовалась Милена. В серых глазах угасло пламя. Лишь где-то на самом дне тлели угольки. 

– Из публичного дома, где меня держали силой, – пауза. – В плену с детства. 

– Как долго? 

– Восемь лет, – глаза застелила тонкая пелена слёз, но ни одна из них не посмела скатиться вдоль щёк, ибо Авелин была убеждена – ими можно смыть только слабую боль. А когда в душе безмерная кровоточащая рана, соль лишь разъедает её края. И чем больше плачешь, чем больше жалеешь себя, тем больнее становится. А чем больнее становится, тем сильнее хочется плакать. И круг замыкается. Выхода нет. Хрупкий мир из тонкого стекла, разлетевшегося на крохотные осколки, больше не собрать. 

– Встретишь её… – голос сорвался. Авелин, недоговорив, опустила голову. 

– Я скажу, – почти беззвучно произнесла Милена, точно понимая всё без слов. 

Авелин с благодарностью посмотрела в её глаза. Наступила неловкая тишина, как внезапно над головой Авелин пролетела чёрная, будто смоль, птица. Своим неожиданным появлением она испугала Милену и на время согнала с её лица покрывало томной грусти. 

– Плохая примета, – наблюдая за тем, как ворон по-хозяйски устроился на шкафу, произнесла девушка. 

– Ты забыла, что нам бояться нечего? Мы ведь мертвы, – снисходительно, с тёплой улыбкой на губах ответила Авелин. Она решила заменить одну боль на другую, меньшую, иначе боясь, что сойдет с ума. – Он, – указала взглядом на нового гостя комнаты, – наш друг. 

– Друг, – эхом повторила Милена и скептически пожала плечами. – Мир уже не тот, что тридцать лет назад. Всё меняется. И вкусы, и предпочтения, и даже домашние животные. 

Авелин робко засмеялась, заметив искреннее удивление на лице собеседницы. Протянула пальцы к дождю, с упоением ловя его мягкие поцелуи. 

– Ворон – удивительная птица, – ласково проговорила она, не сводя взгляда с каркнувшего гостя. Он её по-своему завораживал: притягивал и одновременно пугал. Но этот страх был совсем невиден Милене, ибо о нём самом и его причине, скрытой в страшной тайне, не разглашалось посторонним. 

– В мифологии индейцев Северной Америки ворон является культурным героем – демиургом. 

– Демиургом? – переспросила Милена и присела на зеркальный пол, подперев ладонью подбородок. 

– Это слово берёт исток в древнегреческом языке. Мастер, творец, ремесленник, – Авелин перевела свой взгляд на собеседницу, и в тернистых объятьях её сердце сжали тоска и печаль. Изначально она восприняла её как неведомую преграду, ведь она в его доме, в его комнате. Разговаривает и дышит, лишь прикоснуться не может. А сейчас… Теперь она может стать тоненькой ниточкой к Айми. Это что-то меняет, но не столь кардинально. Дочь не вернуть, а он здесь. Рядом. 

«Будет ли у Милены хотя бы крохотный шанс всё исправить? Чем всё обернётся для меня, если она оставит свою клетку и выйдет в мир не мёртвых, а живых?» 

Авелин сложила руки на груди. У неё создавалось ощущение, что она начинает терять рассудок. Мысли путались, спотыкались и падали. 

«Разве так должны выглядеть души? Разве они не должны быть бесформенным сгустком энергии?» 

Надела туфли. 

«И почему Милене было суждено наткнуться именно на наши зеркала? Станет ли она соперничать за счастье? Бороться за моё счастье…» 

На секунду прикрыла веки. 

«Есть ли оно у меня вообще?» 

– В наше время слово «демиург» обозначает Бога-Творца, создателя мира, – продолжила Авелин, отсеивая в сторону вопросы, на которые пока не находилось ни одного разумного ответа. – Но в мифологии других народов ворон часто выступает в ипостаси трикстера, – расстегнула пару верхних пуговиц на блузке. 

Милена вопросительно приподняла брови. Весь её вид говорил о том, что она не понимает, о чём говорит Авелин, но тема её завораживает. 

– Ловкач, шутник, обманщик. Трикстер совершает те действия, которые взаимоисключают друг друга, противоречат и не отвечают общим правилам поведения. 

– Это как? 

Авелин кротко улыбнулась. 

– Позволь я отвечу тебе словами Мефистофеля: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». 

– Получается, ворон служит добру? 

– Нет, – покачав головой, Авелин ухмыльнулась. – Ворон питается падалью, поэтому в мифологии его связывают с землёй и царством мёртвых, но в то же время ворона нельзя открестить от неба, ибо ворон состоит в контексте общей символики птиц. Поэтому ему частенько приписывают способность предвиденья и мудрости. 

– Никогда об этом даже не задумывалась, – поджимая к груди коленки, проговорила Милена. 

– И не следует. Всё равно человеку не дано постигнуть истину в чистом виде. Мифы, легенды – это всё большие сплетни, сотканные за века. Лишь один процент чистой правды. И то не всегда он есть, – Авелин, вернув свечу на стол, прикрыла окно, оставив лишь небольшую щель. 

– Я всегда воспринимала ворона как нечистую силу, но почему? Не могу дать тебе на это ответа. Видимо, с детства в меня заронили такое понятие о нём. 

– И немудрено, – задёрнув шторы, Авелин медленно подошла к ворону и аккуратно протянула ему свою руку, на что птица лишь отскочила и, расправив свои чёрные, как ночь, крылья, сделала пару взмахов и оказалась на столе. 

– И ты убегаешь от меня, как твой хозяин, – одними губами проговорила она. Развернувшись лицом к Милене, присела на край кровати. 

– В Библии ворон – это нечистая птица, – Авелин опустила взгляд на постель и, слегка касаясь, тыльной стороной ладони провела по простыне. Шёлк – нежный и гладкий. – А всё потому, что Ной выпустил его из своего ковчега с целью узнать о состоянии земли. Однако это не помогло. Ворон нашёл себе пропитание в виде трупов вдали от ковчега и не принёс никаких известий. За это Ной его проклял, и с тех пор ворон стал олицетворением сил Ада. В одних мифах ворон сопоставляется с лукавым, в других же является амбивалентным символом греха. 

– А ты во что веришь? 

– В то, что знаю, – с полуулыбкой ответила Авелин, в голосе отзвучала печаль. – Как ты думаешь, выход есть из твоего заточения? 

– Должен быть. 

Гробовая тишина. 

– Ты так уверенно ответила, – Авелин продолжила пальцами гладить край простыни – шёлковую ткань из сотен нитей, каждая из которых чуть по-своему отражала свет, создавая тем самым мягкий блеск. Авелин тяжело вздохнула. 

– У меня была подсказка. 

– Подсказка? – вздёрнув брови, Авелин склонила голову набок. 

– У каждого свои тайны, – уклончиво ответила Милена. 

– Ты права, – Авелин кивнула. – У каждого свои секреты. У каждого в этом доме своя, индивидуальная, неповторимая история жизни. 

– Грустная? 

– Невероятно, – печально улыбнувшись, Авелин привстала и одёрнула юбку. 

– Возможно, нам стоит об этом поговорить? – робко поинтересовалась Милена и коснулась ладонью крестика на шее. 

– Может быть. Когда-нибудь, – чуть слышно ответила Авелин, взяла краски и, собираясь покинуть комнату, подошла к двери. Но, повернувшись боком к девушке, задумчиво спросила: – Что ты ищешь за гранью своего заточения? 

Милена сплела пальцы рук. 

– Покой. 

– Мы все ищем его, – грустно прошептала Авелин, притронувшись к дверной ручке. – Но для нас его не существует. Мы его не заслужили, – отворяя дверь, она опустила голову. Всего один шаг, и она покинет его убежище, его логово, его комнату. Но неожиданно она натыкается на хрупкую девушку. 

– Велия? 

– Авелин? – подруга привстала на носочки, заглядывая за её спину. – С кем это ты тут разговариваешь? Радан вроде как уехал. 

Авелин сделала шаг назад и протянула руку в сторону зеркала: 

– С Миленой. 

Ярко-зелёные, похожие на изумруд глаза Велии распахнулись, тёмные зрачки увеличились вдвое. 

– Спасенье? – не отрывая взгляда своих глаз от пленницы зазеркалья, дрожащим голосом спросила она. 

– Нет. Ты же знаешь, в чём наше спасенье. А она, – Авелин кинула быстрый взгляд на Милену, – сама его ищет. 

– У нас? – скептически и немного разочарованно приподнимая брови, Велия вздохнула. 

– Да, в самом подходящем месте, – снисходительно ответила Авелин. – В доме проклятых.