Тени Грехов

… – Тише, – он оглянулся вокруг и, не увидев никого поблизости, посмотрел на мать. – Не говори. Молчи. Храни силы. Всё будет хорошо, – как можно более утешительно сказал Радан и хотел было взять мать на руки, но с её губ сорвался стон. 

– Не надо, – вцепившись пальцами в его плечо, умоляюще попросила она. – Не трогай. Меня уже не спасти. Мальчик мой, сынок, послушай меня, – Невена коснулась ладонью щеки Радана. – Ты убеждён в том, что Огниан твой сводный брат. Это не так. Прими это. Он мой с Яном сын. Он твой родной брат. Много лет назад произошло несчастье, он умер. Хороший мой, ты не виноват. Пожалуйста… – она надеялась на то, что Радан наконец-то услышит её верно. Но он, слыша, не слышал ею сказанных слов. Он слышал иное. Ему казалось, будто она говорила о прощении, о том, что её сын не может быть злом, как Каин, братоубийцей, иначе не будет ей покоя на небе. – Сынок, я умру, поэтому… 

– Я не верю, что тебя больше не будет со мной! Мама, молчи. Главное, держись. Мы найдём врачей, они тебя спасут. Или… – мысли Радана заметались. – Послушай, я могу попытаться договориться с демонами. Мне надо только немного времени. Только… 

– Радан! Какие демоны? Ты о чём?! Пожалуйста, сынок, прими, что Огниан… 

– Я убью его, – сквозь зубы прорычал он. 

– Нет, нет, не делай этого! – всхлип. – Радан, – положив руку на его затылок, Невена покачала головой. – Прошу… Позволь мне умереть спокойно. Без лишней боли. Не пугай меня. Не сходи с ума! Нет тебя для демонов! Нет Огниана на земле! 

– Думаю, ты знаешь, что Невена умерла на руках у Радана, но она до последнего пыталась ему объяснить, что Огниан погиб давным-давно. Только из-за блокировки пелены Радан не слышал правды. 

… Невена опустила взгляд на обручальное кольцо на своей окровавленной руке, сжимаемой ладонью сына. – Возьми его. Отдай той, что… – она содрогнулась, ей было сложно продолжать говорить. – И, милый… Ты не виновен в смерти Огниана, всё я… я… не углядела. Прости. Прими. Во имя любви, всего свято… – смерть поглотила последние слова. 

– Мама… – уронив голову на грудь матери, он вдохнул родной, любимый им с детства запах её кожи. 

– Похоронив мать в лесу, Радан решил сначала отомстить своим бывшим товарищам, не поверившим его словам о невиновности, заговоре, а также убившим его родителей. С Огнианом же он не спешил сводить счёты, хотел нанести удар в его самое больное и слабое место. Поэтому Радан стал по ночам навещать Лалу – единственное солнце, что оставалось у его врага. Он приходил к ней, приносил цветы и молчал. Просто молчал и мысленно рассуждал с самим собой, что же ему стоит с ней сделать. Огниан же, осознавая огромный риск привести жаждущего мести брата прямо к самому дорогому для себя, не мог не навещать сестру… – Велия хмыкнула. – Огниан боялся, что, не делай он этого, то навсегда утратит Лалу, доверие её хрустально-чистой души. Он считал: пусть её разум и болен, но дух здоров и светел. Не приходить к ней – это значит вонзить кинжал сестре в спину и толкнуть лицом в грязь! Девочка такого не заслужила… Он не мог бросить её даже ради её же блага! Это окончательно погубило бы Лазарину. Так вот, Огниан навещал Лалу пару раз в неделю. Думал, где ему стоит спрятать её, чтобы Радан во веки веков не нашёл. Но на разработку плана требовалось время, которое, увы, не застывало недвижимой глыбой, а летело галопом, подобно табуну полных сил лошадей. Один день – три осени... Чувствуя, что брат притаился совсем близко к цели и чего-то выжидает, Огниан не спешил действовать. Посуди сама, каждый его необдуманный и неудачный ход грозил стать фатальным. Душа для Света была в смятении, она не знала, что и как ей следует делать. Она запуталась. Везде, куда ни глянь, фальшивые картинки реальности, которые, притворившись истиной, так отчаянно ярко блестели и манили к себе! Действительность всё больше и больше меркла во тьме. 

Велия глубоко вздохнула, будто её и впрямь волновала благополучная судьба Авелин и Радана с Огнианом. 

– Сутки. Другие. Третьи. Огниан всё чаще стал замечать в палате сестры цветы. Не в вазе, не на тумбе… А всегда в одном и том же углу. Не розы, не ромашки, не тюльпаны. Он посчитал, что у Лазарины всего лишь появился тайный поклонник – какой-то пациент, которому родные, покупая цветы, помогают ухаживать за понравившейся девушкой. Это, по мнению Огниана, и объясняло необычность букетов и место, где их оставляли. Безусловно, в дальнейшем он собирался разузнать, кто этот молодой человек, но позже… Ведь все его мысли на тот момент были насквозь пропитаны задачей противодействия отпрыску ночи. Огниан пытался мыслить, как Радан. Видеть, как он. Слышать, как он. Чувствовать, как он. Только это, по мнению Огниана, могло подсказать ему, что затеял брат. Вторник, среда… И тут его осенило: цветы Лазарине приносил Радан! Конечно же! Ведь аконит означает «смертельный враг рядом», бегония – «остерегайся», а гиацинт – «вся наша жизнь – игра»! Огниан решил больше не тратить и так зря упущенное время и спрятать сестру. Куда? Неважно! Главное – подальше от ступившего на тропу мести дьявола. Но было уже поздно… Иллюзии, что и так не покидали ни дитя Света, ни дитя Тьмы, обрушились на сознание братьев с удвоенной силой, накладываясь друг на друга. Радан считал, что гипнотизировал Огниана в палате Лалы и после пил её кровь у него на глазах. Огниан же и вправду это видел. А Лала не сопротивлялась. Она чувствовала: он не причинит ей настоящего вреда, – Велия вдруг неудержимо и звонко рассмеялась. – Однако судьба любит шутить. Представляешь, подруга, когда Радан пришёл к Лазарине, та начала называть его Огнианом. Конечно, ведь две души были в одном теле! Но об этом-то никто не знал! И Радан… Ох, какой же замечательно подлый план пришёл ему на ум, когда Лала начала окликать его именем заклятого врага! Твой любимый мужчина решил воспользоваться этим, чтобы перед тем, как осуществить задуманное, без гипноза отдалить Лазарину от Огниана. Радан рассказал девушке печальную историю якобы своей жизни, где он – брат-близнец Огниана и её кровный брат! Где родители отдали его в детский дом, так как прокормить троих детей не могли! Где он всячески пытался встретиться с ней, с сестрой, но Огниан не позволял! Он был против! Не пускал его к ней! Он плохой, жестокий! Он ревновал!.. И всё в таком духе. Не позабыв о Виолетте, Радан умело выставил всё так, что Лала, хоть и продолжала любить Огниана, стала на него гневаться, осуждать. Ей захотелось, конечно, не без подачи тёмной души, проучить брата. Да, Авелин, Радан может быть чрезвычайно убедительным, когда хочет… – с толикой восхищения. – И когда не хочет, – шёпотом. 

Едва уловимый шорох. Лёгкое дуновение ветра будто пламенем преисподней опалило Радана. 

– Что происходило далее, думаю, ты и сама догадаешься, конечно, если чуть умней курицы, на что я очень сильно рассчитываю! – ехидный смех. – Как-никак, мы ведь подруги! Ах да, – точно вспомнив о чём-то, задумчиво протянула Велия. – Поясню ещё кое-что… Вдруг ты не столь сообразительна, – язвительно. – После случившегося с Лалой, Огниан много лет не показывался. Разве что один-два раза в год приходил к сестре на могилу. Отсюда и то, что ты не видела Радана под пеленой. Огниан ту полностью сдерживал. Игры разума… да, были, но не столь часты, как ранее. Однако появление Милены пробудило чёрную дыру и… Сама того не ведая, будучи в зазеркалье, она вызвала Огниана… Всё пошло по кругу, но с утроенной силой и бешеной скоростью. С единственной разницей: Радан не любил Милену, хотя… У него была к ней симпатия. – Велия цокнула языком. – Помнишь, когда ты впервые увидела Анта? Там якобы был ещё и Огниан. Колдун подыгрывал иллюзиям Радана, ведь у него существовали на то свои причины. Догадываешься, какие именно? Должна сообразить, ты ведь не дура. Или дура?.. – она заливисто рассмеялась. 

Сотней дюжин тонких и острых коготков пробежавшись вдоль позвоночника, боль раскалённым огненным шарфом обняла Радана за шею и, будто оставляя за собой жгучие следы на коже, продолжила ближе подбираться к вискам. Во тьме, стоящей перед его глазами, промелькнули всполохи молний. С губ сорвался отчаянный приглушённый рык. Шёпот окружающих стал нарастать и в то же время словно тонуть в мёртвой тишине. Радану казалось, будто все его артерии открылись и из них теперь хлещет горящая кровь. Её невозможно было остановить. Она лилась на землю и струйками бежала к ней – к его маяку. Забытые воспоминания, только что цепями приковавшие к себе, расслабили хватку и стали походить на сон. Но не тот, что через час-полтора забываешь, а тот, что навязчив, будто комар в ночи. 

Память в орнамент. 

Глаза Огниана – в них блеск лихорадочный и безбрежной рекой – кручина, точно остывший кофе с утра и пригубленный в полночь. 

Новый и самый беспощадный жестокий толчок боли заставил Радана согнуться пополам и закричать в пустоту. Ему чудилось: забвенье неизбежно. 

Губы Огниана – они сомкнуты, сжаты в кривую линию. Уголки их опущены. 

Пёстрые ленты порвались, кругом чёрная сеть проводов. Клещи сдавили голову. Невыносимо… Сил больше нет. Ему не вырваться из цепких смертоносных челюстей. 

Дыхание Огниана – глубокое, медленное. 

Радан упал на бок и инстинктивно поджал колени к груди. Запустил пальцы в волосы. С губ уже слетел не крик, а хриплый, почти неслышный стон. Он был уверен: секунда или две – и он умрёт. Обратится в прах навсегда. 

Голос Огниана – едва уловимый и низкий. Он произносит: «И мне больно, брат. Ещё чуть-чуть. Потерпи». 

Вязкая трясина из дёгтя кругом. Не за что ухватиться. Грязь. Кровь. 

Руки Огниана – на запястьях видны вены. Их много. 

Чей-то смех. Радан не понимает, кому он принадлежит, и его это нисколько не тревожит. Лишь бы боль, лишь бы она быстрее закончилась. Он уже потерял себя в ней. 

Силуэт Огниана – нечёткий. Он будто отражается в тысяче мутных зеркал. Он повсюду. 

Радан оскалился, но, не вытерпев адской боли, будто расколовшей его голову, как грецкий орех, опять истошно закричал. 

Вспышка света, и после темнота – тревожная и склизкая. Что-то отпустило… будто вышло из него. Боль мелкими, но торопливыми шажками стала отступать. Радан задышал быстро и часто. Не шевелился, опасаясь, что одно движение – и нестерпимое страдание вернётся. 

Медленно растворяясь, мрак заколыхался вокруг. 

Кругом было тихо. Настолько тихо, что ему чудилось, будто он слышал пение серебристого лунного света. 

Спустя несколько минут, когда боль наконец-то ушла, Радан полностью пришёл в себя. Сжав кулаки, он медленно, неохотно разлепил веки. Мысли пожирала пустота. Почти невидящий, его взгляд остановился на тонкой матовой нити паутины, цепляющейся за надломленную еловую ветвь. Она, танцуя в такт лёгким, едва уловимым порывам ветра, завораживающе поблёскивала в холодных лучах пухлой луны. 

Радан закрыл глаза и, выдохнув, резко сел. По шорохам понял, что все четверо недавно замолчавшие – Милена, Зоарх, Тимофей и Ант – отошли в сторону на пару шагов. 

Едкая горечь наполнила Радану рот. 

Опустошение забило грудную клетку. 

Раскаянье крепко обняло за плечи. 

Растерянность липко поцеловало в глаза. 

Имя Авелин промелькнуло в сознании и… 

Любовь потянула за руку. Радан решительно открыл глаза и в двух-трёх метрах напротив себя увидел полупрозрачного Огниана. Сцепив на груди руки, он стоял с опущенной головой, будто не смея поднять взгляда.