Не прикасайся!

– Я почти ничего не помню…

Помню отцовский бар, помню обиду, раздирающую изнутри, обиду, в которой я не признаюсь на публичном интервью. Плевать на этап, на Гаврилову, которая вдруг стала врагом. Ничто не сравнится с обидой влюбленной девчонки, которая вдруг услышала про себя «посредственность» от человека, который был для нее богом.

Помню ключи от машины, помню, как неслась по ночной дороге, и это было совсем другое ощущение, нежели с Вовкой, в чистом поле. Потом помню только грохот, обжигающую вспышку – и темноту.

Было больно и очень страшно, я приходила в себя урывками, на пару секунд, чтобы снова отключиться. А когда проснулась окончательно, папа огорошил новостью. Зрение, скорее всего, не вернуть.

– Произошла авария, из-за ожога и удара я потеряла зрение. Очнулась на больничной койке и с тех пор не выходила на лед.

– Вы вините в этом Александра Крестовского, тренера? Ведь если бы не он, не снятие с этапа и не жестокие слова в ваш адрес, вы бы сейчас, возможно, покоряли новые вершины?

– Я… наверное, я виновата сама. Мне стоило… не быть посредственностью.

Глава четвертая

Алекс

– Александр Олегович, можно? – дверь приоткрывается и показывается Гаврилова.

– Заходи. Что у тебя?

– Мы переделали дорожку для шоу в Японии. Посмотрите?

– А на видео нет? Свет, вообще со временем швах, сейчас просмотр, потом план составлять…

Гаврилова широко улыбается. Красивая выросла девка и, пожалуй, единственная из моих учениц самых первых наборов оставшаяся в спорте. Занимается шоу, потихоньку ставит показалки мелкотне и, думаю, рано или поздно или останется хореографом у нас, или пойдет на вольные хлеба и без куска этих самых хлебов не останется.

– Конечно, я для вас записала. Будете смотреть?

Поднимаюсь из-за стола, с наслаждением потягиваясь, сажусь на диван – и Света падает рядом, протягивая смартфон. В нос ударяет довольно противный запах сладких духов. Какая-то ваниль с карамелью, посыпанные шоколадом.

– Вот здесь тебе влево уходить неудобно, подумай, что можно переделать. Иначе ощущение что ты сейчас возьмешь лопату и начнешь копать.

– Хорошо, Александр Олегович, – мурлычет Гаврилова.

Я с подозрением на нее кошусь. Мне кажется, или прекрасная Светлана сейчас несколько ближе ко мне, чем требуется? И вырез в ее спортивной облегающей кофточке излишне глубок?

– Ты не простудишься?

– Что?

– Говорю, на тренировках надо кататься одетой, а на выступлениях – раздетой. А ты, по-моему, путаешь.

– Я просто сняла толстовку. Очень жарко.

Кошусь на открытое настежь окно, при совсем не летней погоде, и хочется заржать. Хотя когда светлые кудряшки совсем даже ненавязчиво щекочут шею, ржать уже совсем не хочется.

– Свет, ты пришла дорожку показывать или что-то другое? Тебе не кажется, что я все еще твой тренер и надо бы держать дистанцию?

– Но я уже выросла из отношений тренера и ученицы.

– А я – нет. Ты еще бантик на макушку надень и гольфики. Найди себе ровесника, иначе вылетишь отсюда быстрее, чем мяукнешь. Все, дорожка нормальная, лопату только переделай.

Гаврилова дуется и хлопает дверью, почти не замечая удивленного Серегу, вошедшего в кабинет. Тот задумчиво хмыкает.

– Что? – Я могу лишь развести руками.

– Девочки выросли и обнаружили рядом с собой взрослых мальчиков?

– Смешно тебе, скотина. А мне с ними что делать? Увольнять?

– Женись.

– На всех?! Меня посадють, Серый.

– На всех не надо. Выбери одну – и женись. Заведи детей, и лезть будут меньше.

– Ты сам-то в это веришь?

– Ну так… стараюсь.

– Мне ваших хватает. А с моим графиком жена или уйдет через полгода или прыгнет на чей-нибудь хер, что, в общем-то, одно и то же. Ты чего хотел? Просмотр? Да я их видел уже, в начале тренировки глянул.

– И как?

– Пошли, покажу.

Просмотр детей в мою группу – ежегодный ритуал «Элит». Родители приводят детишек в клуб, ставят на коньки у тренеров типа Инны, а в начале лета я смотрю тех, кто хоть что-то умеет. Есть группа для начинающих, но перспективных, есть группа для тех, кто уже готов заниматься серьезно – как правило это уже занимавшиеся у кого-то дети. Дети не самых простых родителей. Сегодня просмотр вторых.

На льду пять человек, две девчонки совершенно никакие, падают с двойных и еле выкручивают положенное число оборотов. На самом деле мне нравится только одна, такая девочка-статуэточка, с идеально сбалансированным телом, четкой техникой. Как раз когда мы выходим к катку, она прыгает чистейший двойной аксель.

– Высота хорошая. Можно поднять до тройного.

– Да, – Серега кивает, – это Лена Азарова. Приехала из Питера.

– Ага, я видел.

– Возьмешь?

– Серег, я-то возьму, только ты ее видел? Мы ж не благотворительная организация. На какие деньги она будет тренироваться? Проги ставить? Платья заказывать?

– Да я-то видел, но что я сделаю? Ее родители внесли предоплату за год. Где-то, значит, нашли. Квартиру продали или кредит взяли.

– С ума сошли? Брать неподъемный кредит, чтобы девка у меня тренировалась?

– Там, я так понял, какой-то конфликт вышел. Девчонку никуда не пускали, зажимали. А деваха катучая, компонентная. И прыжки как по учебнику. Родители решили идти ва-банк. Что мне теперь делать? Они готовы платить, если ты готов ее взять – бери.

Я вздыхаю и качаю головой. «Элит» – частная спортивная школа. Мы с самого первого дня существования, с того момента, как Гаврилова показала достаточный результат, чтобы участвовать в соревнованиях международного уровня, бьемся за господдержку. И получаем хрен без масла с отмазкой «Да вы там все миллионеры, сами вкладывайтесь». И вкладываемся, только в ответ берем только тех, кто может оплачивать свои тренировки. Это принципиальная и неизменная позиция: каким бы талантливым не был ребенок, мы – не шоу «Минута славы». И если вдруг желающие пытаться прыгнуть в чемпионы за деньги закончатся, «Элит» останется спортивным вип-клубом и не сильно-то расстроится. Но это вряд ли случится.

Этой Лене Азаровой придется оплачивать не только тренировки, но и постановку программ, платья, перелеты и проживание. Наверное, она делала это и раньше, но сейчас ни она, ни родители не представляют, с какими тратами столкнутся.

Я должен ей отказать, потому что учебу в «Элит» она не потянет. И соревновательный режим тоже. Но девчонка действительно хороша, и… а чем черт не шутит? Если начнет выигрывать, материальное положение, может, и поправится.

– Сколько ей?

– Четырнадцать. Пятнадцать в сентябре.

– Херово.

Исполнилось бы ей пятнадцать в начале лета… вышла бы во взрослые, там больше денег и способов заработать. Не везет тем, кто родился после июля.

– Ладно, давай попробуем Азарову. Мама здесь?

– Папа, – отвечает Серега. – На трибуне. Вон, в красной куртке.

– Ну лады, пошел общаться.

– С Гавриловой-то что делать? – вслед мне кричит Серега. – Хочешь, поговорю с ней?

– Не надо. Перебесится.

Эта Азарова – заноза в одном месте, интуиция редко подводит. И проблем с ней не оберешься, и как бы не вышло, как с Никольской. Я делаю выводы из ошибок, нельзя привязываться к ученикам и считать их своими детьми. Иначе они это отношение зеркалят и рано или поздно я получаю то, что получает родитель, вдруг начавший больше внимания уделять новым детям. Ревность, истерики, трагедии, отсутствие результатов.

– День добрый, – сажусь рядом с отцом Азаровой. – Александр.

– Дмитрий.

– Ваша девочка?

– Моя. Возьмете?

– Сейчас посмотрим. Со скольки лет катается?

– С трех.

– От кого ушла?

– От Шишковой и Ленского.

– Почему ушли?

– Да не сложилось.

– Мне надо знать, что не сложилось. Чтобы не вышло так, что вы за год заплатите, а у нас тоже… не сложится.

– Да не знаю, что не сложилось. Бывает. Сначала у них работал Некрасов, отличный мужик, все прыжки ей поставил. Потом его уволили, пришел Ленский. Вытащил из группы другую девчонку, Лене сказал – как хочешь. Почти перестал обращать внимания, оценки ниже и ниже… ну слушайте, я же вижу, что она неплоха. Аксель тройной у нее был. Ленка хотела заканчивать, мы с матерью не дали, она живет на льду, обожает кататься и дух соревновательный хороший. Вы б своему ребенку сказали заканчивать?