Любовь её - химера?

Пок­ло­нив­шись, Са­мия взя­ла ме­ня за ру­ку и ку­да-то по­вела. При­ём­ная ком­на­та, пред­став­ля­ющая со­бой боль­шой зал. Сте­ны по­беле­ны из­вестью. Па­па то­же счи­тал, что это не­об­хо­димо. Да­же на­нимал ра­бочих. Ле­онар­да толь­ко и ус­пе­вала, что вы­носить ме­ня из ком­на­ты, где ве­лись ра­боты, по­тому что я, как раз плю­нуть, мог­ла ус­петь нат­во­рить дел. В из­вёс­тке вы­мазать­ся, инс­тру­мен­та­ми по­бало­вать­ся или слу­чай­но что-то оп­ро­кинуть… Мне тог­да бы­ло го­да два, не боль­ше.

Лет прош­ло мно­го, но я до сих пор пом­ню. Сей­час пре­давать­ся вос­по­мина­ни­ям ран­не­го детс­тва бы­ло очень боль­но. В мо­их вос­по­мина­ни­ях был отец, а сей­час ря­дом со мной его нет…

Сту­паю по по­лу, вы­ложен­но­му мел­ки­ми кир­пи­чика­ми и гля­дя на по­лук­руглые сво­ды, вык­ра­шен­ные в го­лубой и крас­ный, цве­та. Вдоль стен сто­яли са­довые инс­тру­мен­ты, а на са­мих сте­нах раз­ве­шены сёд­ла, вож­жи и сбруя.

Са­мия про­вела ме­ня че­рез кух­ню, ку­да мы заш­ли, ми­новав внут­ренний дво­рик. За­пахи толь­ко что при­готов­ленно­го ра­гу в гор­шке, свя­зок лу­ка и пер­ца, пуч­ков тми­на и лав­ра, май­ора­на, роз­ма­рина, ко­торые раз­ве­сили под по­тол­ком. Сей­час я ос­тро ис­пы­тыва­ла со­сущее ощу­щение в же­луд­ке. И ес­ли мне ни­чего не хо­телось, да­же есть и пить, то мой ор­га­низм тре­бовал то­го, что ему по­лага­ет­ся. Он-то не счи­тал­ся с мо­им нас­тро­ени­ем и ду­шев­ным сос­то­яни­ем.

Са­мия за­вела ме­ня в не­боль­шое по­меще­ние. Как я по­няла, это бы­ла ван­ная ком­на­та. Я с лю­бопытс­твом ог­ля­делась. Пол был вы­ложен го­лубой плит­кой, по цве­ту на­поми­на­ющей мо­ре. Та­кого же цве­та бы­ли и сте­ны. В уг­лах ком­на­ты зе­лёной плит­кой вы­ложе­ны во­дорос­ли и мор­ские звёз­ды из крас­ной плит­ки - на по­лу. Очень кра­сиво, та­кое ощу­щение, буд­то, в са­мом де­ле, на­ходишь­ся на мор­ском дне.

У Са­мии не бы­ло осо­бо мно­го вре­мени, что­бы бол­тать со мной, хо­тя мне хо­телось по­гово­рить с ней прос­то так, ни о чём. А то в тюрь­ме по­гово­рить по-че­лове­чес­ки бы­ло не с кем.

Зак­лю­чён­ные в со­сед­них ка­мерах бы­ли пол­ностью пог­ло­щены сво­ими мыс­ля­ми и бе­дами, не до ме­ня им бы­ло. Нет, пом­ню я од­но­го ста­рика раз­би­того па­рали­чом, но он по­чему-то при ви­де ме­ня ис­то­во крес­тился, на­зывая но­вой, тём­ной Евой… Я ни­чего не по­нима­ла из то­го, что он го­ворил мне. С боль­ны­ми и слом­ленны­ми людь­ми в тюрь­мах та­кое час­то слу­ча­ет­ся, да и воз­раст, во­семь­де­сят де­вять лет, да­ёт знать о се­бе. Не каж­до­му мо­лодо­му че­лове­ку под си­лу сох­ра­нить в та­ких ус­ло­ви­ях свой рас­су­док, че­го уж го­ворить о по­жилом, ко­торый про­жил в зак­лю­чении уже двад­цать лет! Прис­ту­пы бре­да у не­го час­то слу­чались. Пер­вое вре­мя, не зная, что де­лать, я от­ча­ян­но зва­ла на по­мощь страж­ни­ков, но они гру­бо ука­зыва­ли, ку­да мне ид­ти, с мо­ими прось­ба­ми по­мочь.

Страж­ни­ки ис­пы­тыва­ли ко мне су­евер­ный ужас. Да­же раз­го­вари­вать со мной не хо­тели. А всё по­тому, что Вит­то­рио нас­тро­ил их про­тив ме­ня, на­рисо­вав в их во­об­ра­жении об­раз юной де­вы, ан­гель­ски прек­расной и дь­яволь­ски ко­вар­ной, ко­торая всю жизнь толь­ко и де­лала, что рас­путни­чала и оболь­ща­ла не­вин­ных жертв. Че­го бы я о се­бе не рас­ска­зыва­ла, пос­то­рон­ние лю­ди, ока­залось, мо­гут рас­ска­зать обо мне ку­да ин­те­рес­нее. Я столь­ко но­вого о се­бе уз­на­ла…

Я поз­во­лила Са­мии де­лать со мной всё, что она счи­тала нуж­ным. Зе­лёный кос­тюм для вер­хо­вой ез­ды егип­тянка бро­сила в угол, что­бы по­том пос­ти­рать. А мне по­мог­ла при­нять ван­ну, пос­ле ко­торой я по­чувс­тво­вала се­бя как-то по-дру­гому. Об­новлён­ной…

Так при­ят­но бы­ло на­конец-то ока­зать­ся в че­лове­чес­ких ус­ло­ви­ях, смыть всю тю­рем­ную грязь со сво­их во­лос и те­ла… И грязь впе­чат­ле­ний о тюрь­ме из мыс­лей! Ка­кое бла­женс­тво… Вновь поль­зо­вать­ся ка­чес­твен­ным мы­лом… на­девать одеж­ду, ко­торая при­готов­ле­на спе­ци­аль­но для те­бя, а не сня­та с ко­го-то… Очень при­ят­но но­сить на но­гах тёп­лые и мяг­кие до­маш­ние туф­ли, учи­тывая, что в тюрь­ме я хо­дила в ос­новном бо­сиком. Но­ги пос­то­ян­но мёр­зли. Туф­ли бы­ли нем­но­го ве­лики мне, но за­то удоб­ны.

По­том егип­тянка уса­дила ме­ня за стол и угос­ти­ла ба­рань­им ра­гу, хле­бом с сы­ром, тар­тинка­ми и кь­ян­ти. В тюрь­ме я от все­го это­го ус­пе­ла от­выкнуть.

- Да­вай я по­могу, - пред­ло­жила я де­вуш­ке, ког­да та пос­та­вила на под­нос по­суду и хо­тела уже ку­да-то ид­ти. Егип­тянка толь­ко за­мота­ла го­ловой из сто­роны в сто­рону. – По­жалуй­ста.

Сно­ва мол­ча­ливый от­каз.

- Но по­чему, Са­мия? – я по­пыта­лась заб­рать у неё под­нос, но она не от­да­ла мне его. – Дай я те­бе по­могу.

Бе­зус­пешно.

- Лад­но, так и быть, боль­ше пы­тать­ся не бу­ду, – сде­лала я вид, что от­сту­пила. – А вот и нет! – вос­поль­зо­вав­шись тем, что Са­мия от­влек­лась, я отоб­ра­ла у неё под­нос с по­судой и убе­жала во внут­ренний двор, где во­дой из ко­лод­ца вы­мыла та­рел­ки и бо­калы.

Ког­да де­вуш­ка смот­ре­ла на ме­ня не­пони­ма­юще-не­доволь­ным взгля­дом, я ос­та­валась не­воз­му­тима.

- Вы все страш­но рис­ку­ете, ук­ры­вая ме­ня здесь, - ска­зала я, пря­мо гля­дя в чёр­ные гла­за Са­мии. – Это мень­шее, чем я мо­гу вас всех от­бла­года­рить. Дер­жи, – я вер­ну­ла слу­жан­ке под­нос с по­судой.

Она по­кача­ла го­ловой и от­несла всё на кух­ню. По­том вер­ну­лась и, взяв ме­ня за ру­ку, по­вела в дом, на вто­рой этаж, где мне от­ве­ли спаль­ню.