Руины веры

На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же он знал, что я на все соглашусь. Коннери подписывает договор и протягивает мне ручку. В последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.

— И все же, почему я?

Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.

Коннери приподнимает брови.

— Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.

— Много других, кто подойдет под это описание.

— Не думаю. — Полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола.

Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…

Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.

— Других много, — произносит полковник, — но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.

Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…

— Питер не в курсе, — получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. — Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше. — Придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. — Итак, — Коннери приподнимается, — едем в банк?

— Можно еще минуту? — голос звучит придушенно.

По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.

— Конечно, — отходит к окну.

А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.

Минута истекает. Решительно поднимаюсь. Нет смысла продлевать агонию. Этих людей больше нет.

— Ты в порядке? — Кажется, полковник обеспокоен моей сентиментальностью.

— Разумеется, — отвечаю уже твердым голосом.

Полковник удовлетворен.

 

***

А уже через час мы и правда оказываемся в отделении Центрального банка и закладываем договор в ячейку.

Выгляжу нелепо в вещах с чужого плеча в компании одетого с иголочки эсбэшника. Люди удивленно оборачиваются на нас, провожают взглядами, когда выходим из флайера, когда заходим в банк и идем через огромный зал к менеджеру, с которым у Коннери заранее назначена встреча. Да и сам клерк смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством, но под тяжелым взглядом полковника не решается ничего спросить и усиленно клеит на лицо профессиональную улыбку доброжелательного идиота. Клиентоориентированный сервис, мать его…

А когда возвращаемся во флайер, и молчаливый водитель несколькими уверенными движениями поднимает его в воздух и ловко встраивается в транспортную магистраль, Коннери склоняется ко мне и спрашивает:

— Все нормально?

Непроизвольно дергаюсь. Чертовы рефлексы — не терплю приближения посторонних. А посторонние для меня все.

Пожимаю плечом.

— Порядок.

Полковник хмурится, но не настаивает на откровенностях. Просто сидит напротив, сложив руки на груди, и наблюдает. Стискиваю зубы. Ощущение, что его взгляд сейчас протрет во мне дыру. Что он вообще пытается разглядеть?

К черту Коннери. Отворачиваюсь и всю дорогу смотрю в окно. Узнаю некоторые районы, отмечаю множество новых высоток, выросших то там, то здесь за прошедшие несколько лет. Холодные острые шпили смотрят в небо, напоминая иголки дикобраза…

 

***

Питер встречает нас в гараже и провожает меня до комнаты, где на столе уже дожидается самоподогревающий пищу поднос с ароматным обедом. Проводник оставляет меня пировать в одиночестве и обещает прийти через час.

Принимаюсь за еду, пытаясь выкинуть из головы лишние мысли и просто наслаждаться вкусом.

Я не из тех, кто готов продаться за тарелку еды. Таких на заводе было большинство, и не мне их судить. Но где-то в глубине души приятно осознавать, что мне удалось продаться за нечто большее, а вкусная пища — всего лишь бонус.

Питер возвращается ровно через час. Вид у него не слишком радостный, кто его знает отчего, но мне почему-то кажется, что все из-за того, что его не посвятили с утра в наши с полковником дела.

Тем не менее Пит не спрашивает, куда мы ездили и что делали, а я не горю желанием делиться впечатлениями. Между мной и содержимым банковской ячейки еще целая пропасть.

— Куда мы идем?

Питер бросает на меня удивленный взгляд, не ожидая вопроса.

— Для проведения первого инструктажа.