Украшу Я Твой Мир Собой

Есть ли предел, который способен выдержать человек? В тот момент, Эля даже и подумать не могла, что жизнь ее “наградит” таким испытанием. В восемнадцать лет хочется любить и быть любимой. Порхать на свидания, спешить на занятия в университете. Спорить с родителями и доказывать всему миру, что ты чего-то стоишь. Совершать какие-то малозначимые подвиги и напиваться на студенческих вечеринках. Впервые поцеловаться или впервые заняться любовью. Когда тебе восемнадцать, хочется жить, осознавая вкус жизни на губах каждую секунду, каждое мгновение. А вместо этого девушка услышала:

- Больно тебе? Больно? – требовал от нее ответа обезумевший мужчина, раз за разом нанося удары. Эля его уже не слышала. Все ее мысли сосредоточены сейчас были на ее крошке. Она боялась себе представить, что переживает ребенок, снося такие удары. Ведь малышка ни в чем не виновата. Виновата она – Эля, потому, что обрекла деда на смерть. Потому, что не поступила в университет. Потому, что поверила отцу и поехала в Париж. Но не ее маленькая девочка!

Кровь застилала глаза, и что-то липкое почувствовала она под собой. Горячее и такое… устрашающее. Истошный крик, подобный невменяемому вою душевнобольного человека, вырвался из ее уст. Сотрясая тонкие стены квартиры, он взбудораживал. Жизель догадалась, что это было.

Ее дитя!

Она теряет ребенка!

Мужчину это не остановило, а лишь сильнее раззадорило. Видя, что вся одежда девушки начала пропитываться кровью, он громко засмеялся. Эля всхлипнула и потянулась к входной двери, пытаясь кричать, что было мочи. Возможно, соседи услышат ее и вызовут милицию.

Пусть ее услышат!

Александр тем временем, просто стоял и ржал. Его забавляла ситуация. Наблюдая за слабыми попытками девушки отползти, насильник усмехался. В руках его сверкнул нож.

- Куда полезла, потаскуха?! – ехидно произнес мужчина, приближаясь к ослабевшему телу жертвы. – Мы только начали…

Он подошел к Эле, когда она уже почти дотянулась до двери. Почувствовав его в сантиметре от себя, девушка, грея в душе последний лучик надежды, что было сил, закричала. Последний крик перед последним в ее жизни возможным вздохом.

Ее ангелочек!

Она не сумела спасти свое дитя. Острая боль и склонившееся над ней лицо ублюдка – стали последним из всего того ужаса, что успела она увидеть и почувствовать перед тем, как мир тьмы забрал ее в блаженное неведение.

Что есть критерием хорошего, а что плохого. Что можно назвать правильным поступком, а что бесчеловечным? Смеет ли человек забирать чью-то жизнь? И что в этом прогнившем на влёт мире, может быть ценнее человеческой жизни?

Девушка долго находилась на грани жизни и смерти. Блуждая в потемках мироздания, которое зовется беспамятством, она ничего не чувствовала и не осознавала.  Боль ушла, ушла и горечь. Весь мир утратил яркие краски, принося тем самым покой. Она расхаживала туда-сюда в своем сознании, точно по границе. И вела беседы. Высокие. Духовные. Интеллектуальные. Ей казалось, что она что-то забыла. Вот просто исчезло что-то важное из ее головы, и, как не старайся, вспомнить не могла.

Сидя, как в кинотеатре перед большим экраном, прокручивала свою жизнь. Восемнадцать лет – это целая жизнь. Вот она маленькая девочка, смеется рядом с дедом, когда они вместе готовят. Вот ее мать приезжает и вновь уезжает. А вот дед становится более замкнутым и мрачным. Вот ее подружки, ставшие для нее семьей. Вот дед и его изменившееся к ней отношение. В нем начала присутствовать какая-то агрессия, что ли. Вот звонок отца и поездка в Париж. Какой счастливой она была в начале. Вот Саша и его ухаживания, и все….

Дальше картинки превратились в вереницу моментов, подобных пыточной удавке, что сильнее затягивалась на ее шее, прекращая доступ кислорода в тело. Она видела деда и его боль. Огненные слезы огорошили ее. Вот похороны профессора. Вот приезд матери, и ее попытки уговорить дочь на аборт. Вот отъезд матери и голод. Нестерпимый и колючий. Вот и Саша с его ненавистью.

А вот…Что же это было?

Маленький, совсем крохотный лучик…Надежда? Любовь? Вера?

Возможно что-то более глобальное и сильное, подобное некой благой вести. И тут девушка почувствовала всем своим измученным телом то, что не могла вспомнить. Ребенок! Ее дитя! Ее крошка!

Она должна вернуться к своей крошке. Чьи-то теплые ладони коснулись ее лица. Распахнув глаза, Жизель попыталась привыкнуть к ослепляющему свету. “Реанимация”, - спустя несколько минут, подумала она.

Рядом никого не было, и девушка попыталась сесть. Противный писклявый звук донесся до ее слуха. В палату тут же ворвалась дежурная медсестра.

- Проснулась? – восхищенно просипела женщина, но увидев, в каком состоянии Эля, обняла ее и стала гладить по голове. Убаюкивая, словно дитя малое. – Тихо, тихо, девочка. Все позади. И ребеночек жив-здоров. Девочка у тебя. Недоношенная, правда. Всего 2,900 весит, но для девки этого достаточно. Мы же живучие, словно кошки. И она у тебя живучая. И такая красивая. За жизнь когтями цеплялась, реаниматолог помог. А ты плачешь! И чего спрашивается?

- Он...он…я…я...не…смогла...ее...защитить… - плакала Эля, кусая свой кулак.