Страница 22 из 24
Всё это проплывало мимо, не задевая его сознания. В голове мелькали обрывки мыслей, казалось, что это калейдоскоп крутится у него в голове: мелькнула и тут же пропала мысль о работе - что подумают о нём сослуживцы, узнав о его неприятностях? И тут же - где его машина, которую он приобрёл совсем недавно? Говорят, в полиции частенько «банкуют» автомобили. А может, врут люди?
Обиделся какой-нибудь бедолага на «беспредел», вот и пустил слушок. А там, глядишь, пошло-поехало. Долго ли снежному кому превратиться в лавину? Кто-то добавил, кто-то убрал…
- Стоять! - словно удар в спину раздалось сзади, затем, последовала новая команда - «Лицом к стене!»
Николай послушно остановился и, приподняв голову, повернулся лицом к стене.
Перед его глазами находилась покрашенная грязно-зелёной масляной краской, облупленная, с нацарапанными вероятно каким-то металлическим предметом, скабрезными словами, стена.
В тишине коридора раздался звон ключей, затем, со скрежетом и каким-то душераздирающим визгом, как-будто пальцем провели по мокрому оконному стеклу, открылась железная дверь, которую Николай только вот сейчас заметил рядом.
- Входи! – опять приказал тот же голос.
Николай перешагнул через небольшой порог и, очутился в камере.
Сзади опять повторился тот же скрежет с визгом - дверь захлопнулась!
В полутёмной, небольшого размера, комнатушке, стояли две двухъярусные кровати, на одной из которых, внизу, сидел человек. Между кроватями стоял накрытый клеёнкой столик, а у самой двери, что-то похожее на унитаз. Из-за плохого освещения, Николай не очень-то хорошо всё это рассмотрел. Но он ясно увидел толстую металлическую решётку за окном, и наклонный деревянный козырёк за ним. Этот козырёк закрывал вид за окном, и даже встав на стол ничего нельзя было бы увидеть.
- Проходи, занимай коечку внизу - своё новое место горя и печали, - пригласил его сидящий человек, показав на противоположное место. Будь как дома, невесело пошутил он, привыкай.
Николай осторожно прошёл между кроватями и сел на табурет. Садиться на застеленную неопределённого цвета одеялом, с двумя парами поперечных, вроде бы сине-зелённых полос, кровать, он побрезговал.
- Давай знакомиться, мил человек, - предложил сидевший на кровати сокамерник. Меня зови попросту - дядя Юра. А тебя как звать-величать, попавший в юдоль скорби и слёз, сокол ты мой ясный?
Только сев на табурет, Николай смог рассмотреть говорившего с ним человека:
Кряжистый дедок лет под семьдесят-семьдесят пять, с бородой лопатой и весь обросший буйным седым волосом, он чем-то напоминал портрет, написанный художником А. А. Васильевым - его (портрет) Николай видел в музее В.А.Тропинина будучи проездом в Москве. И даже его взгляд чуть прищуренных, с хитринкой, глаз, был похож на тот, написанный художником, вероятнее всего с оригинала.
Такое сходство лица и. предположительно, речи, поражало. Так и хотелось спросить: «Вы, случайно, не близкий родственник того самого, который в музее …, на портрете?»
- Николай, - ответил он.
- Ну, вот и ладненько, - согласно покачал головой дедок, и продолжил, - человек не может быть без имени. Даже животные и птицы, которые рядом с человеком живут, имена свои имеют. Имена энти, правда, даёт им человек и, как сам понимашь…, не всегда правильные. В имени, данном при рождении, ежлив оно, скажем, дано конешно человеку, а не бессловесной скотине, заложона судьба человека. И, к примеру, вот, ежлив твоё имя…
Николай постепенно сообразил: по-видимому, его сосед по камере давно не имел возможности поговорить «с чувством, с толком, с расстановкой», или был из тех ещё говорунов, которых хлебом не корми, а дай высказаться «по поводу и без повода». Но поддерживать с ним разговор не было ни сил, ни желания. Поэтому, он просто сидел на табурете и, молчал, а мысли его были далеко-далеко.
Как сквозь вату пробивался говорок дяди Юры, который, кажется, всё развивал и развивал тему присвоения имени и, этот говорок, казалось, убаюкивая Николая, покачивал его на словах-волнах. Иногда в сознании появлялось небольшое просветление, казалось, форточка открывалась в наглухо закрытом окне. Тогда он улавливал некоторые слова: жизнь человеческая, божественная сила, или - Бог наш заступник и утешитель…. И ещё что-то в этом роде, но их смысл, смысл слов, не доходил до его сознания…
Слух и понимание происходящего вернулись к нему от звука вновь издавшей скрежет и визг, открывшейся металлической двери в камеру.