Опасная находка

«Мы вас вознаградим. Возмещение нашедшему за беспокойство».

Я оглядываю площадь, и сердце бьется у меня в груди. Это безумие, я знаю, но я чувствую, что кто-то снова за мной наблюдает. Я рассматриваю лица в толпе, но никто, похоже, мной не интересуется, никто на меня не смотрит. Я вдруг чувствую себя очень одинокой, затерянной в море незнакомцев. В себя я прихожу от звука того же голоса: «Если флешка у вас, свяжитесь со мной. По этому номеру. Предложение: два миллиона евро».

Евро. Это значит, что он находится в Европе, правда? Или он знает, что мы живем в Европе. А знает ли он, что мы в Британии? Скорее всего, он проследил телефонный сигнал, когда Марк включал телефон. И сейчас уже наверняка в курсе, что мы в Лондоне.

«Сумма вознаграждения не обсуждается. Если вы можете предоставить то, что нам нужно, мы произведем обмен. Нас не интересуете вы, нам нужна только флешка. Однако только вы будете решать, станете ли вы помогать нам ее получить или нет. Свяжитесь со мной».

Конец сообщения.

Флешка? Я совершенно забыла о ней. И ни одного упоминания о деньгах из сумки. Ни слова о бриллиантах. Им нужна только флешка? Больше, чем деньги, чем бриллианты? Что, черт возьми, может быть на этой флешке? У меня никак не получается сделать вдох. А хочу ли я это знать? Вот же черт.

Я выключаю телефон. На всякий случай. Мало ли что.

Почему Марк не рассказал мне об этом? Почему он вообще решил включить телефон? И где он его включал? Конечно, он куда более осторожен, чем я. Наверняка он тоже отправился куда-то в людное место. Он ведь умный. Но почему? Зачем он включал телефон? И тут я понимаю. Он слишком боялся, что нас выследят. Еще бы он не боялся. После того что случилось с Шарпами, он чувствовал свою ответственность за их смерть. Он знал, что это был не несчастный случай, и это его испугало. Вот он и притворялся, ради меня. Марк может быть очень убедительным, когда захочет. Так что он проверил телефон. Проверил, чтобы узнать, не ищут ли нас после этого. Оказалось, что ищут, и он решил держать информацию при себе. Чтобы защитить меня. Чтобы я не испугалась до истерики. От чувства вины у меня начинает жечь в груди. Просто не верится, что Марк все это пережил в одиночестве. При том, что я так безрассудно носилась по Лондону.

А потом я понимаю, что в этом, наверное, и причина, по которой он мне ничего не сказал. Он не желал, чтобы я знала об этом предложении. Он отдавал себе отчет, что я захочу произвести обмен, и теперь, размышляя об этом, я сознаю: да, да, я хочу. Потому что, если осуществить все правильно, если умело воспользоваться ситуацией, нас ждет огромный выигрыш. Остановиться все равно уже нельзя, останавливаться небезопасно. Если мы не отдадим им то, чего они хотят, они никогда не перестанут нас искать.

И я знаю, что Марк не сказал мне о голосовой почте именно потому, что это явно глупая идея. И я знаю, что глупая, потому что они не выяснили точно, где мы находимся, иначе уже забрали бы у нас флешку. Глупая потому, что нам больше не нужны деньги. А я глупая потому, что во все это вляпалась, и теперь, прослушав голосовую почту, я больше всего на свете хочу заключить эту сделку. Они могут не знать, где мы, но продолжат искать, а я хочу, чтобы они остановились. И я хочу еще два миллиона евро.

Марк так хорошо меня знает, лучше, чем я сама знаю себя, вот почему он ничего мне не сказал. Потому что я наверняка поступила бы безрассудно.

Как сказано в сообщении? «Нас не интересуете вы, нам нужна только флешка. Однако только вы будете решать, станете ли вы помогать нам ее получить или нет». Это угроза? Не совсем. Предупреждение: мы им не нужны, им нужна только их карта памяти. Но если мы не облегчим им задачу, это вполне может стать угрозой.

Стоп, стоп, стоп. Два миллиона евро? Что за хрень может быть на той флешке? Этот вопрос подстегивает меня, пока я мчусь с Лестер-сквер обратно к нашему чердаку в северной части Лондона. 

34

Четверг, 29 сентября

Прекрасная дама в беде

Я поднимаю изоляцию, вытаскиваю теплый пакетик и открываю его.

Флешки внутри нет. Ее просто нет. Тот предмет, который я раньше трогала через пластик, оказался длинным пустым футляром. Сама флешка из него исчезла. Совсем.

Я смотрю на пакет, не в силах в это поверить. Что это значит? Я стою на чердаке, запыхавшаяся, после того как бежала от метро, пот струится по коже, я отчаянно хватаю воздух ртом. Куда она делась? За ней уже приходили? Нет, они не могли. Иначе забрали бы и телефон. Они с нами что-нибудь сделали бы. Я напоминаю себе о том, что, кроме меня и Марка, в доме никого не было. Это наверняка Марк. Как он поступил? Он ее выбросил? Или перепрятал? На тот случай, если я прослушаю сообщения и попытаюсь ее найти.

Я включаю свой телефон и смотрю на время. Он уже должен быть в самолете. Я до него не дозвонюсь. Ощутив новую волну тошноты, я опускаюсь на одну из чердачных балок. Нужно было себя поберечь. Меньше бегать.

Я снова смотрю на экран телефона. И пишу ему.

Я ПРОСЛУШАЛА ГОЛОСОВУЮ ПОЧТУ!

ПОЧЕМУ ТЫ МНЕ НЕ СКАЗАЛ?

ГДЕ ОНА?

Я смотрю на сообщение, задержав палец над кнопкой «отправить». Нет, нет, это неправильно. Слишком злобно. Как будто я в панике. У него наверняка были серьезные причины ничего мне не говорить — и я сама ему о многом не рассказала. Я удаляю сообщение. И набираю вместо него…

МАРК, ПОЗВОНИ МНЕ, КОГДА ПРИЗЕМЛИШЬСЯ.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ХХХ

Я нажимаю «отправить». Так-то лучше. Объясниться он может и позже. Ему пришлось спрятать флешку на случай, если я попытаюсь сделать какую-нибудь глупость. Я думаю о том, где она может быть. Думаю о том, знает ли он, что на ней за информация. Я тоже хочу знать, что там. Флешка наверняка где-то в доме. Ей больше негде быть.

Я начинаю со спальни. Обыскиваю его обычные тайники. Мы живем вместе уже четыре года, и я вполне уверена, что мне известны они все. Я проверяю ящик его столика у кровати, маленький сейф внутри. Код — дата его рождения, но внутри ничего, кроме иностранной валюты. Я заглядываю под матрас с его стороны — когда-то он прятал там билеты на концерт Патти Смит, купленные к моему дню рождения, — ничего. Я роюсь в карманах пальто его дедушки, проверяю шкаф, потом старые обувные коробки на верхней полке.

Затем перехожу в ванную, проверяю набор для бритья в дальнем углу шкафчика, его стол, его старый брифкейс — ничего, ничего, ничего. Он хорошо ее спрятал. Или, может, забрал ее с собой. Может, он вообще мне не доверяет. Но я знаю, что он не стал бы брать флешку с собой, не стал бы рисковать, помня, что такие вещи легко теряются. Если он спрятал ее от меня, она здесь, где-то в доме.

И вот тогда я начинаю злиться. Я переворачиваю дом вверх тормашками. Обыскиваю каждый дюйм. Вытаскиваю все. Высыпаю рис из пакетиков, разоряю кровати, проверяю подкладки, занавески, сумки.

Ничего.

Я стою, мокрая от пота, в разгромленном доме, не в силах поверить в происходящее. Меня тошнит, и у меня кружится голова. Нет, мне это сложно дается. Нужно поднять уровень сахара в крови, немедленно, если не ради себя, то ради того, кто растет во мне. Я опускаюсь на пол там, где стояла, в центре гостиной, и подтаскиваю к себе сумку из лондонской «Либерти», полную подарков к свадьбе. С самого дна я достаю жестяную коробочку с трюфелями. Трюфели с розовым шампанским. Это сойдет. Я срываю крышку и вынимаю конфету. Именно тогда я ее и нахожу. Вот так. Лежащую на дне коробки с трюфелями. «Твою мать, Марк. В какую игру ты играешь?»

Усталая, я ем трюфели в торжественной тишине. Флешка лежит рядом. Дневной свет меркнет вокруг меня.

И в какой-то момент в наступившей темноте мой телефон начинает звонить. Я добываю его из развалин, в которые превратилась комната после поисков.