Страница 29 из 37
– Танцуют только девушки! – изрекла она недоумевавшим соискателям удовольствий.
Короткая пауза в осмыслении происходящего завершилась всеобщим одобрением содержательного продолжения музыкальной темноты. Зазвучавшая композиция была весьма удачна для демонстрации возможностей томящихся в нетерпении женских начал.
Той сперва по инерции, а затем вдруг с аналитическим интересом стал наблюдать за телодвижениями девчонок. Он впервые для себя принялся раскладывать и складывать каждое отдельное движение вихляющих фигурок в целостные каскады, пытаясь предугадать будущую женскую сущность танцующих. Это занятие весьма его увлекло и даже не позволило ничего воспринять из бурчания Толстого, присевшего рядом с ним и пытавшегося толчками локтем в бок, возбудить интерес Тоя к своему сказанию о чём-то. Той на это никак не реагировал, он изливал потоки делаемых им выводов внутри своей сути. «О, весьма… эта будет очень нетерпелива и ненасытна… но и взбалмошна… А эта точно хорошо обживётся у плиты… и если фартучек в цветочек, то будет очень даже приятно-симпатично… Тут не очень ясно что… но чересчур угловато и плосковато… в общем, как-то нервно и неуютно… Это как-то тяжеловато-слоновато… сонливо-лениво… чуть бы аккуратности… да-да именно вот тут аккуратности бы… и вот здесь причесать… да, и подмести бы не мешало… О, это очень гладко… и мягко… и плавно… и тихонечко-шептательно… и пухленько так всё… сюсюкально… но, чересчур тоненько-ти́хонько… А здесь просто марш вояк… тут всем телом призыв-порыв… совсем всем телом… особенно вéрхом… не низом с полунизом, а именно вéрхом… в общем, тут всё верхо́м…».
Музыка закончилась совсем уж неожиданно и противно некстати. Той понял, что он упустил и не соотнёс движения фигур с фактическими лицами. В его голове даже чуть было не прижилось осознание того, что число разнообразных выводов по фигурам превысило число реальных фигур, бывших в наличии и танце. Но это мимолётное сомнение его ни сколько не озаботило, потому как реального длинного интереса ни к одной из присутствовавших девчонок он не испытывал.
Его возникший интерес был цинично-изучающим, а интрига подогревалась его гордыней способности к предвидению. Но всё на свете также конéчно, как и желание безответно терпеть тычки локтем в рёбра.
– Не расшиб? – спросил Той, приложив ладонь к своему боку.
Толстый от неожиданности сглотнул начавшее извлекаться очередное неприличное словцо и, судя по звуку, заглотил его прямо в желудок. Он уставился на Тоя своими узкими широко открытыми глазами, требуя пояснений… ну, или уточнения вопроса. Толстый даже не мог предположить, что Той вообще не слушал его пересказ запущенной кем-то сплетни о том, как якобы Юрка по прозвищу Резак тискал Марину прямо в гардеробе школы.
– Я говорю: локоть себе не расшиб? – уточнил Той, отчаянно пытаясь въехать в то, что́ так заколодило Толстого.
В итоге оба и спьяну, так и не поняли: кто, о чём и что про что. Тогда к проверке самого себя первым приступил Толстый:
– Я грю, что он стянул с себя…
– С кого стянул? – добавил неопределённости Той.
– Ты чё, Той? Я тебе третий… – Толстый прилип губами к уху Тоя, потому что девчонки и музыка перешли в стадию безмолвного выжидания «чего дальше». – Я те третий раз грю. Резак сам с себя стянул…
– Хорош уже, а?! Весь бок мне отбил! – настоял на своём Той и тут же качливо поднялся с дивана.
– Перекур… после стаканчика, – объявил он, подошёл к столу и расплескал по гранёным всё, что оставалось в бутылках.
– Выпьем за звонкие ручейки, бегущие от таящего под тёплым солнцем снега! – провозгласил Той тост, прислонил стакан к своему глазу и осмотрел через него всю компанию. Потом он другой рукой закруглил воздух над столом, тем самым предложив разобрать приготовленную к возлиянию посуду.
– Тою больше не наливать! – гоготнул Тюль.
– Отдохни, Той. Перепил!.. Перепил? – Фасоль как всегда был осторожно-нерешителен.
– Той, ты чего? – Марина своими ватными телесами прижала Тоя к стене без намерения ему “причинить”, но с “явным намерением”…
– И за весеннее пение возвернувшихся птиц! И это неизбежно… И за то, что ничто из хорошего от нас не убежит. Всё одно мы его поймаем… и съедим… А сперва, выпьем! – завершил Той тост и отбулькал всё, что замешалось у него в “бокале” под дружное «урааа» и беспорядочное осмысленное чоканье.
– Перекур! – выхлопнул Той послевкусие этой бурды и, раскачиваясь, двинулся на кухню. Марина попыталась было цапнуться с ним в обнимку, но Той аккуратно увернулся и лишь взбудоражил волну на нахохлившихся сиськах шалуньи.
Пацаны намахнули и отритуалили девчонкам закусон – кому конфетку, а кому-то достался и ломтик мандаринки.
Перекуривали громко, но без мата, потому как Анастас продолжал отдыхать, а количество выпитого не превысило предела для “отказа тормозов”. Пара-тройка сальных анекдотов в пикантных местах снабжалась либо ухмылкой с пантомимой пальцами, либо неразборчивым шёпотом, о смысле которого можно было лишь догадаться. Впрочем, догнать смысл было совсем несложно, так как из памяти, завороженной алкоголем, извлекались лишь ну очень “бородатые” анекдоты. Да и анекдот ли, рассказ ли ни о чём, просто ли трёп – всё не суть. Важна сама по себе процедура перекура. А перекур молчаливым не бывает. Молчание при курении – это пошлая наркомания. В результате получилось так, что выкурили по две подряд без заначки “бычка”[32] и, как и положено во время питейных перекуров – до обжига пальцев и сплюснутых губ. Толстый после второй затушенной сигареты попытался было вставиться в разговор со своей “повестью” о Резаке, но прикуривать третью, хотя бы даже и с «запуском её в круг», никто не схотел. Да, откровенно говоря, и сигареты были горько-дрянные. В итоге и конце, одиноко отсмеявшись непонятно чему, Фасоль распахнул форточку с резоном «пусть проветрится» и все дружно двинулись “продолжать” – кто-то прямиком через сортир, а кто-то, пережидая своей очереди в него в коридоре.
«В большой комнате» всё было в ожидании “прибытия”. Свет не только не был реабилитирован, но и окончательно прикончен отключением одной из гирлянд условно-цветных лампочек на ёлке. Хотя если вдуматься – лезть туда в угол под ёлку и при этом ещё исхитриться и не сбросить на пол пусть и немногочисленные, но всё же стеклянные игрушки – было неподсилу, да и неохота, да и особо незачем даже и кому-то из наиболее заинтересованных в этом. Скорее же всего, это случилось как всегда само собой и просто в силу необязательности качества для товаров всенародного потребления. А возможно, да и наверняка всё было и вовсе банально: цветные лампочки в гирлянде – это роскошь, и технологически – вот так чтобы для всех – пока недостижимая. Поэтому смекалистый советский человек самостоятельно компенсировал отставание и недоразвитие своими простейшими «дорешениями»: он брал на работе обыкновенные лампочки и замалёвывал их имевшимися там же красками. Правда, «дорешения» не всегда дают желаемый результат, но тут уж как говорится: «на безрыбье…». Зато иногда, как вот и в данном случае, всё сложилось в нужной концентрации и без тяжёлых последствий. Всё, что было в данный момент излишним – перемкнуло где-то там внутри и совершенно без возгорания лесной красавицы. А светомаскировка поднялась на новый уровень качества, обеспечив то, что удача буквально прыгнула прямо в руки парней и через короткое время совершенно запутала их в одеждах девчонок.
Прибывавшие с перекура, преодолев опасности встречи с табуретами, поначалу недоумённо всматривались в тёмные дали, пытаясь вспомнить: «А могла ли быть ещё и другая своротка от туалета или из коридора?». Но девичий перешёпот, выползавший из темноты, убеждал в правильности выбранного пути и воодушевлял руки к поиску. Ошибочность же выбора или нетактичность захвата вышибала из найденных лёгкий и беззлобный визг. Но постепенно всё пришло к должному, а для кого-то – к взаимно нужному. “Чмоки” во взаимодействии с “ти́сками” потонули в сонно-тягучей нескончаемой музыке.
32
”бычок” – недокуренная сигарета (жаргон)