Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 24 из 37



Это убедительное обоснование – под всеобщий хохот – обеспечило доставку с балкона плодово-ягодного нектара и руками “сомелье”, сомневавшихся в достаточности охлаждения, было водружено на подоконник.

– Вот тут и дойдёт. Цветы придвиньте к кастрюле… Ближе… Ещё ближе, пусть и свежачком напитается, – утвердил Той местоположение “лимонада”.

– Мечите! – Той глянул на девчонок, которые всё ещё смаковали между собой “компотную тему”. – Сервируйте и тут же мечите… чем Бог послал. А ты, Толстый, немедля к сумке. И тут же водружай. Да, и предварительно отку́поривай.

Все и всё пришло в движение, как обычно немного суетливое, но вместе с тем приятно-предвкушающее. В этой бесцельно-упорядоченной суете и заключается вся синтетика будущих событий: кто кого чаяно подтолкнул, подцепил, прихватил; за какое место это было сделано и каким органом осязания; кто кому что-то дал попробовать с ложки и потом слизал с неё остатки; кто кому заискрил глазами и чуть дольше необходимого этот взгляд задержал. В общем, все ближайшие предпочтения и желания проявляются в этой разболтанной суете. А на самом деле именно эта процедура и есть вершина удовольствия от праздника. Всё дальнейшее – это лишь движение к задуманному, с той или иной степенью успеха. Суета же – это определение желаний и поиск подтверждения будущего свершения.

Той же избрал для себя самую сложную и ответственную задачу, и без её решения всё дальнейшее могло смахивать на беспредметно-бесцельную гульбу. Он подошёл к наряженной ёлке и, что-то сосредоточенно обдумывая, перевешивал то одну, то другую игрушку. Убедительности в необходимость таких его действий добавляло и то, что некоторые игрушки он перевешивал и дважды, и трижды. Глубинный же смысл перемены мест видел только он сам и если в этом был хоть какой-то смысл, то в чём именно он заключался – знал только Той.

– Чё фигнёй занимаешься? – бестолково встрял Анастас, грохнув на стол огромную тарелку с дымящейся картошкой.

Той сделал шаг назад, несколько времени понаблюдал с этой точки за очередной перевешенной игрушкой, сделал шаг влево и вновь чуть постоял; затем снял игрушку в виде слоника и перевесил её чуть-чуть ниже и левее.

– А если так? – спросил он Анастаса.

– И чё? Чё поменялось?

– А если так? – спросил Той, вернув игрушку на прежнее место.

– Чё дуркуешь-то? Какая разница?

– Разница не в том, что ты видишь вцелом. Сосредоточься на маленьком, избранном… И не ставь горячую тарелку на клеёнку. Ставь на дощечку и тем ты сохранишь убранство этого гостеприимного дома.

– Ну, ты ваще! – Анастас подхватил тарелку со стола и, обжигая пальцы, дождался того, пока на стол не положили газету, сложенную в несколько раз.

– А вот так? – обратился Той ко всем, кто находился в этот момент в комнате и снова перевесив очередную игрушку.

– Лучше.

– Хорошо.



– В тему.

Отметились своим мнением пожелавшие его выразить, но особо даже не приглядевшись.

– Нет, не то, – пробурчал Той сосредоточенно и снова что-то перевесил. Впрочем, на это уже никто не обратил внимания. Все лишь ещё раз утвердились в том, что Той занят чем-то весьма важным и уж точно крайне необходимым. Углубляться же в понимание этой необходимости было нецелесообразно. Существовало простое решение – он сам знает: что надо и зачем оно надо. Той же продолжил свои занятия, одновременно изучая детали суеты и слушая суету.

Когда всё было на столе устроено и наиболее щепетильные девчонки лишь подправляли общий результат, Той уже точно представлял себе: кто к чему и кто к кому благоволит. Устойчивый “амур” был лишь один, и он был заранее известен. Остальное, как кратковременное приключение, могло сложиться или не сложиться. Компания была сборной и без долгосрочных целей, но и без явного антагонизма. «В общем, будет веселуха без фанатизма и поножовщины» – заключил Той, оглядывая стол.

Закусь в полной мере соответствовала событию и финансовым возможностям участвующих в праздновании. На стол было выставлено всё сразу и всё что есть. Пирог с картошкой и любовно подрумяненной корочкой – для её умягчения – был слегка обмазан сверху сливочным маслом и от этого он вкусно лоснился. Это чудо кулинарии как горное плато́ стояло в центре стола, и было рассечено “трещинами”, которые делили эту гору вкуснятины на равные квадратики. Пирог источал парок, напитанный таким ароматом, что рот Тоя переполнился слюной. С этим надо было что-то делать и Той, не проявив ненужного по его мнению восторга, просто сглотнул это искушение безо всяких эмоций на лице и что особо важно, – он надёжно упрятал под подбородок свой хоть и невыразительный, но задвигавшийся при этом кадык. В обворожительном соседстве с шедевром пéкарского искусства остановилось объёмное сооружение салата “оливье”. Сразу было понятно, что оно нарублено с учётом – «останется на утро», потому как ему было суждено раскладываться по тарелкам первым, а, следовательно, в уважительно-маломерном количестве и с непременной присказкой: «спасибо, достаточно». Хотя по сути объёма этого блюда и его сытности, только и исключительно этой еды было бы вполне достаточно, чтобы “встретить” и довести “встречу” до апофеоза, который звучал: «пора бы и по домам». Но, несмотря ни на что, а даже скорее вопреки всему, салат “оливье” во всех советских семьях было принято делать именно с никак не объясняемым «учётом на утро». И эта привычка подкреплялась вдобавок проверенной практикой: утром это месиво, извлечённое из холодильника, очень благоприятно взаимодействовало с рецепторами полости рта, пересыщенными “основополагающей праздник жидкостью”. Освобождённая от костей селёдочка была нарезана на кусочки, лежала на большом блюдце и была закружавлена кольцами лучка, а также слегка сдобрена постным маслицем. Эта обязательность любого праздничного стола расположилась рядом с варёной картошечкой, упакованной до времени вместе со своей тарой в плотное полотенце. «Горячéе будет» – ввернула какая-то из девчонок, пригладив немного топырившуюся материю.

– Мочалочкой попользовали или только побрили? – спросил Той ни у кого конкретно.

– Чево побрили? – не прокусила подвоха Марина.

Той указал пальцем на блюдо, на котором упокоилась наломанная на куски варено-обжаренная курица. Но даже эта двойная поварска́я обработка не помогла этой доходяге освободиться от своего синюшного “прикида”[31]. Явно выраженные последствия систематического голодания в процессе взращивания этой птицы закладывали обоснованные сомнения в бесспорных преимуществах колхозно-совхозного способа ведения хозяйства.

– Я лично её опалил на газу, – обратил на себя внимание Фасоль и восклицательно поднял указательный палец вверх.

– Инквизитор! Следует уважительно относиться к последнему желанию замученной голодом твари Божьей, – это произносилось Тоем с выражением лица “небездарного философа”. – А последнее желание оной страдалицы было: наконец-то помыться дочиста и естественно… после этого выбриться… начисто. Хотя бы даже и посмертно.

Все прыснули. Кто-то – открыто и громко-зубоскально, а кто-то – втихушку и кулачок.

– А ты-то почём знаешь её последнее желание? – на полном серьёзе спросил Тюль.

– Вещь нехитрая. Никаких таинств и магии: как чёрной, так и белой. Суть же, будущие новаторы производства, заключена в общих принципах содержания птицы и доведении её до стола. Вот здесь-то и обнаруживаются отдельные недоработки, а в ряде ещё более отдельных случаев – даже халатность. Попробуйте подойти ближе километра к соцобщежитию этого основного поставщика белка для строителей коммунизма. Да! Именно запах немытого и нечесаного тела! Запах и постоянный крик, взывающий о предоставлении обещанной еды и минимальных санитарных условий для жертвенной птичьей жизни. И вот так: от рождения и вплоть до… стола, – Той огладил воздух над блюдом с курятиной, а девчонки в этом месте лекции изобразили брезгливость на лицах, но Той продолжил своё повествование. – Какое же последнее желание возникнет у тебя перед преданием себя на обеденный стол советского человека? – Той укоризненно посмотрел на Тюля. – …Окажись ты на месте этой страдалицы, способной к самопожертвованию! – Той воздел глаза к абажуру и правой рукой изобразил нечто подобное пионерскому салюту. – Да! Именно тщательно вымыться и начисто выбриться!.. Покурить, конечно же, напоследок.

31

”прикид” – одежда (жаргон)