Страница 2 из 17
В апреле, когда снег и гололедица на дороге сменяются грязью и лужами, пять километров от Гнивани до Сутисок представляются совсем в ином свете, чем зимой. Во-первых, резко сокращается вероятность получить перелом при падении. Во-вторых, увеличивается скорость шага. Пожалуй, на этом хорошее заканчивалось. С другой стороны, воздух был сырой, пройти иначе, чем в высоких сапогах, чтобы не испачкать всю одежду, невозможно, хотя пальто ничем было не спасти, да и пейзаж вокруг казался унылым. Пожалуй, единственное, чем можно было отгородиться от окружающей мрачной действительности – это незамедлительной и своевременной влюбленностью. Потому по весне, видимо, и наступает пора этих самых влюбленностей.
Влюбленному провожать девушку из своего поселка в родное село пять километров по весеннему бездорожью – настоящее удовольствие. Да и обратной дороги в состоянии очарованности не замечаешь. Потом вернуться в общежитие, завалиться спать, а утром на завод, на любимую работу. И мечтать о следующей пятнице – в клуб какую-нибудь комедию привезут. И, если повезет, то можно будет даже взять ее за руку.
Вот именно по такой схеме теперь и жил выпускник Ленинградского политеха, новый инженер завода «Автоэлектроаппаратура» Сергей Сергеевич Писаренко, сын «того самого товарища Писаренко из Киева», о котором, правда, в Тывровском районе мало кто слышал. Зато о молодом инженере знали все. И страшно завидовали Катьке Нарышко, которую он всегда после танцев провожал домой из Гнивани до Сутисок. Правда, вместе с Лизкой Довгорученко, но всем известно, что это ради Нарышко он вообще бегает на танцы даже после самой тяжелой смены.
«Пороблено йому, чи шо?» - шептались девки из зависти и все думали, как бы отбить перспективного молодого специалиста у «той рудой».
Писаренко же даже не подозревал, какие страсти творятся за его спиной. Куда больше его беспокоило то, что с Катенькой ему совсем почти не удавалось остаться наедине. В клубе люди, на улице люди, в обратной дороге – Довгорученко. Так и погибнешь во цвете лет, измаявшись от любви.
Впрочем, в апреле Лизка подхватила простуду. Кирзовые сапоги чудесным образом промокли. Свалилась она с высокой температурой и красным носом. И радовало ее только то, что в таком состоянии не попадется на глаза товарищу Горскому. Хотя тайно и мечтала, вдруг он придет ее навестить.
Словом, дождался Сергей Сергеевич удобного случая в жизни.
Да только дождавшись, совершенно растерялся и шел рядом с Катенькой молча, мучительно соображая, о чем говорить. В голову лезла всякая ерунда. И, в конце концов, не выдержав и мысленно махнув рукой на здравый смысл, он проговорил:
- Ночь-то какая, Катенька…
Ночь была, надо сказать, самая обыкновенная. Холодная, сырая, с частыми порывами ветра.
Поежившись в тонком пальтишке, которое было куплено в гниваньском универмаге и надето сегодня первый раз, чтобы усилить впечатление на робкого инженера, Катенька взглянула на своего провожатого. Столичный молодой специалист по-прежнему оставался тяжелым случаем. Ну ладно раньше они почти никогда не оставались наедине. Но сегодня! Да любой хлопец уже бы целоваться полез. А этот… интеллигент… И хотя Катьке и было приятно такое обхождение с ней, простой дояркой, пусть это и временное положение дел, до тех пор пока она не поступит в институт, но на днях она уяснила, что пора переходить к наступательным действиям.
- А хотите, гарное место покажу над речкой? – спросила она негромко.
- А покажите, - улыбнулся инженер, чувствуя себя на редкость беспомощным. Кому из приятелей по институту рассказать – никто и не поверит, что Сережа Писаренко, отличник и спортсмен, за которым девчата сами бегали, по-настоящему боится лишнее слово сказать… восемнадцатилетней доярке колхоза «Весна».
Катька тихонько усмехнулась и, взяв своего кавалера под руку, увела его с дороги. Они вошли в густой парк. Летом он всегда был наполнен спасительной тенью от вековых деревьев, но безлунной апрельской ночью казался мрачным и настороженным. Неширокая аллея провела их мимо сторожевой башенки через ворота во двор, миновав который, они обогнули слева здание школы. На первом этаже было слабо освещено одно-единственное маленькое окошко – там наверняка дремал сторож. И пройдя еще метров пятьдесят между темных, глухо поскрипывающих деревьев, они оказались на вершине обрыва, с которого открывался такой вид на реку, что аж дух захватывало. Катерина только открыла рот, чтобы пожалеть, что в кромешной тьме ничегошеньки не видно, как из-за туч вынырнула полная луна, весело отразившись в воде и осветив камни скалы, на которой они остановились.
- Бачте, как буржуи раньше строили, - жизнерадостно махнула рукой Катя куда-то вправо, где среди деревьев маячили остроконечные верхушки замковой башни.
Сергей, с трудом оторвав взгляд от реки, оглянулся в сторону, куда указывала Катерина. Башня на фоне посветлевшего неба, и правда, выделялась ярко и резко, напоминая настоящий средневековый замок. Скажите, пожалуйста, колхоз «Весна»…
Потом снова посмотрел на реку, вниз, перекинувшись через небольшой кованый заборчик.
- Хоть картину пиши, - проговорил он вдохновенно. – К вам, наверное, часто живописцы сюда приезжают.
- Та, може, и приезжают, - чуть пожала плечами Катя и придвинулась поближе.
- Вы знаете, в Киеве есть несколько замечательных мест на Днепре. Про Ленинград молчу… Но у вас тут… Неповторимое очарование. Стихи писать хочется. Жалко, не умею.
Катька вздохнула.
- Та шо там писать… Вас – глаз, тут – поют. В «Крестьянке» каждый месяц печатают. Скука! – она хмуро посмотрела на воду, мерно плескающуюся внизу, и проворчала: - Поздно уже, батько заругает.
Сергей обернулся к ней и растерянно проговорил, досадуя на себя:
- Уже? Вы, наверное, и замерзли еще…
- Замерзла, - кивнула Катька. – От речки сыро…
Он даже сообразить не успел, что делает, как его пальцы уже расстегивали пуговицы пальто, и через мгновение это пальто было накинуто на Катины плечи – в нем она показалась ему совсем маленькой, отчаянно захотелось обнять ее, но не решился. Просто смотрел на нее, как истукан, и ничего не говорил.
- Идемте до дому, - заявила Катерина и повернула к тропинке, ведущей к родным воротам. – А то заболеете и будете, як Лизка, с красным носом ходить.
«И буду!» - мрачно подумал Писаренко, но, вместо того, чтобы плестись за ней, по-прежнему стоял на месте, ужасно разозлившись на себя самого.
- Катенька! – крикнул он ей вслед. – А у вас варенье есть малиновое?
- Есть, - отозвалась она откуда-то из темноты.
- Это хорошо. Дома чаю попейте с малиной. Чтобы не заболеть. Наша домработница вечно меня так после мороза спасала.
Он все еще не двигался с места, будто прирос к земле. И злился на себя все больше. Вот и погулял с любимой девушкой. Догулялся, что она не знает, как сбежать от него побыстрее.
- Если вы сейчас же не пойдете со мной, то малина понадобится вам. И кто вас спасать будет? Или здесь у вас тоже домработница? – рассмеялась Катька, показываясь из-за дерева.
Он шагнул к ней и улыбнулся.
- Может быть, вы передадите мне баночку?
- Может быть, ми підем? Або забирайте свое пальто, - и Катерина стала стаскивать его с плеч.
Писаренко кинулся к ней и тут же вернул пальто ей на плечи, плотнее запахнув его. И вдруг понял, что еще чуть-чуть, и он обнимет ее. Собственно, уже сейчас почти обнимает.
- Кать… - еле слышно выдохнул он.
Когда Катерина привстала на цыпочки, то почувствовала, как пятки двинулись вдоль голенищ резиновых сапог, твердо стоящих в апрельской слякоти. Но иначе дотянуться до губ Сергея Сергеевича она бы не смогла. Прикоснувшись к ним быстрым, неуверенным поцелуем, Катька снова скрылась среди деревьев старого парка.
- Катя! – крикнул Писаренко и побежал за ней, увидев мелькнувшую фигурку на дорожке парка. – Катя, подождите!
Он догнал ее в несколько шагов и, оказавшись за ее спиной, схватил за плечи, развернул к себе и теперь уже, даже не спрашивая разрешения, по-настоящему поцеловал. В ушах шумело, сердце выпрыгивало. И он толком не понимал, как решился. Поцелуй был коротким, дурацким, совсем не так хотел он ее целовать. И только потом, отстранившись, зачем-то пробормотал:
- Простите…
Смущенно улыбнувшись, Катерина высвободилась из его рук и неторопливо побрела по тропинке. Все складывалось наилучшим образом. Дом уже рядом, и где-то притаились братья, ожидающие ее возвращения с танцев в сопровождении бессменного нынче кавалера. Отдать сестру замуж – было их заветной мечтой. А уж когда и жених столичный, так здесь сходились желания всех членов большого семейства Нарышко.
У своих ворот Катя остановилась и сняла с плеч пальто инженера Писаренко.
- Надобраніч! – негромко проговорила она и шмыгнула во двор.
- Спокойной ночи… - блаженно пробормотал Сергей Сергеевич, глядя на закрывшиеся перед его носом ворота, легко вздыхая и обнаруживая, что ночь-то действительно удивительная.
- І здоровенькі були, товаришу інженер! – донеслось из-за его спины.
Писаренко обернулся.
В следующее мгновение он уже был приперт за грудки к забору и ошарашенно смотрел на двух деревенских бугаев, явно чего-то от него хотевших.
«Кавалеры ее, что ли?» - сердито подумал Писаренко, намереваясь немедленно дать отпор.
- Ти чого за Катькою шляєшся? – спросил тот, который припер его к забору, и громко рассмеялся: – Диви, Мишко, хахаль який виїскався!
- Знаємо таких хахалів! Додому провожають, провожають, а потім ручкой сдєлал и тікать у свій Лєнінград. Хто её потом замуж візьме, га?
- А? – только и спросил новоявленный хахаль. Необходимость давать отпор отпала сама собой.
- Шо га? – передразнил его старший. – Коли весілля, кажеш?
- Весілля… Свадьба… - быстро пробормотал Писаренко, судорожно соображая, кто это такие, и что от него хотят. – Товарищи, будьте любезны пояснить, что вы…
- Грицько, інженер, здається мені, на Катруськє нашій женитися не збирається, - перебил младшенький.
И тут в голове инженера что-то щелкнуло, шестеренка прокрутилась и стала на место.
- Збирається! – радостно дернулся Писаренко, убирая с воротника руки одного из будущих родственников. – Еще как збирається! Хоть завтра заявление в ЗАГС подадим, оформимся! – и тут же добавил осторожно: - Если, конечно, Катя согласна.
- Ну от і добре! – довольно отозвался Гришка и подмигнул брату. – А Катруська согласная, вона шо? Дурна? І диви мені! – подсунул он под инженерский нос шоферский кулак.
На что тут же получил в ответ инженерскую руку для рукопожатия.
Никогда инженер Писаренко не был так счастлив, считая произошедшее самым большим везением в своей жизни.