Страница 39 из 154
Теперь Мила знала о нем гораздо больше. И намного больше других. Вадим показал ей то, что сохранял в себе, не раскрывал. С ней он был другим. Не таким концертно-недоступным, а простым, она бы сказала “домашним”, но где тот дом? И все же… Мила знала, каким он бывает в минуты страсти и освобождения или милым и смущенным наутро после…
Нельзя об этом думать! Нельзя, нельзя, нельзя!.. Оборвала она свои воспоминания. Никакого права нет у неё на Вадима. И даже знать вот это все. А разве забудешь? Что там дальше он говорил? Перед самым концертом было! Мила всматривалась в лицо Вадима, пыталась уловить за его словами хотя бы тень, намек на то, что он думал о ней.
“А сегодня какой будет концерт, обычный или божественный?” — спросил парень журналист. Он явно пытался смутить Лиманского. Но ничего у него не получалось.
“А вот не скажу, — рассмеялся Вадим, — это наша внутренняя кухня, зрительный зал всегда рассчитывает на божественное вдохновение”.
“Третий концерт Рахманинова — это любимое? Та музыка, которую вы бы играли каждый день?” — продолжал приставать журналист. Мила уже сердилась на него. Что за дурак!
“Я бы играл, но недолго, это слишком сильные эмоции, нельзя все время смотреть на солнце — ослепнешь”, — отвечал Лиманский.
“А в случае с третьим концертом?”
Это же надо быть настолько бестактным! Мила даже вслух сказала:
— Идиот!
Но Вадим оставался спокоен. Продолжал отвечать с откровенностью. Не смутился.
“Сойдешь с ума, душа разорвется”.
“Значит, нет безраздельного предпочтения?” — Миле уже хотелось разбить ноутбук об стену.
“А можно я спрошу?” — Вадим все-таки пошел в наступление. Сейчас он отчитает этого наглого парня. Тот уже хвост поджал. Глаза отвел.
“Конечно, спрашивайте”.
“Сколько вам лет?” — Вот! Без году неделя, а полез брать интервью у Лиманского. Кто он, а кто Лиманский!
“Двадцать один”, — еще больше смутился репортер.
Вадим помолчал, посмотрел прямо в камеру, и у Милы сердце зашлось, как будто он в глаза ей заглянул.
“Еще лет десять вы будете искать безраздельное предпочтение и доказывать свою правоту, потом начнет приходить понимание, что... предпочтение — это не константа. В мире много такого, о чем мы даже не догадываемся, не успеваем узнать. Может быть, существует музыка, которую я не слышал, и она лучше всего, что я когда-либо слышал, но я не встречусь с ней. А бывает случайно встречаешься и понимаешь: все, что было ценным "до", на самом деле — несущественно”.
Почему? Почему он сказал это? ”Случайно встречаешься и понимаешь…” О них сказал? Да?! О них…
А потом он встал и пошел к роялю.
“И все же я отвечу на ваш вопрос о безраздельном предпочтении, только не словами”.
И он заиграл… и Мила узнала осенний Павловск, их нежданную и нежную любовь. И вальс падающих листьев, и печаль расставания. Все, что было с ними. Она поняла, что он для неё играл это. Для неё! Значит, и потом, на концерте… И он звонил ей в антракте!
— Боже мой, какая же я дура!
Мила облокотилась о стол, упала головой на руки и зарыдала.
А в ноутбуке под пальцами Лиманского продолжал рассыпаться бриллиантами быстрых пассажей седьмой вальс Шопена.
Так её и застала Тоня, увела домой.