Страница 29 из 154
Они так ничего и не сказали друг другу ни утром, ни при прощании — при Тоне и Славике невозможно было. Чувство неловкости, что на глазах у посторонних оказалось сокровенное, перебивало все.
Мила видела, что Вадим торопится, он и не скрывал этого, а она не осуждала, понятно, что у него дела. Встретились случайно, и все так неотвратимо произошло... Как лавиной накрыло.
Если бы можно было! Остаться с ним сейчас, говорить, касаться. Любить... Столько всего нерастраченного рвалось из души слезами. Но Мила молчала бы, даже если и Тони с сыном не было рядом, не смогла бы, не знала, как сказать, о чем... Хорошо, пусть молчать, но смотреть бы! Смотреть на него.
Выразительное красивое лицо, ночью она трогала его: брови, нос, губы, подбородок, запоминала руками, пальцами. Это больше, чем взгляды, и он делал так же: не только лицо, всю её узнавал так... Мила покраснела и потупилась, как будто Тоня могла проникнуть в её мысли, воспоминания. Нет! Никому не отдаст она этого, пусть они с Вадимом не встретятся больше, пусть всего одна ночь была. Останется ей и радость, и восторг — все, что узнала. Ведь как в темноте жила, а он пришел и подарил свет. Как же расстаться сейчас? Она растерялась. Но внешне это казалось холодностью, отстраненностью. Молчание Милы было как будто безразличным, и хоть внутри все в ней кричало: "Пожалуйста, не уходи", — ни за что не догадаешься.
Держалась она прямо, с достоинством, только глаза отводила, не смотрела на Вадима, боялась встретить его взгляд и прочесть в нем осуждение, разочарование, раздражение. Даже и хорошо, что Вадим торопится, она и сама хотела бы убежать. Остаться и убежать — нелогичные, противоречивые желания. Мила не понимала себя, не знала, как поступить. Ей надо было сосредоточиться и подумать, но присутствие Вадима волновало и лишало ее здравомыслие точки опоры. Доводы превращались в хаос вопросов и надежд.
Мила и Вадим расстались на улице, на автобусной остановке. Он извинился, что не может проводить их до парка, Мила заверила, что помнит дорогу, что они с Тоней пройдутся пешком, еще раз посмотрят бульвар, дубовую аллею, храм. Договорились созвониться вечером попозже. Вадим поцеловал ей руку, в прикосновении его губ, в пожатии пальцев она угадала нежность и страсть. Стало трудно дышать, навернулись слезы. К счастью, подошел автобус, Вадим вежливо кивнул Тоне и с дежурным "приятно было познакомиться" скрылся за раздвижными дверями. На Милу он больше не взглянул.
— Пошли парки твои смотреть, — бодро скомандовала Тоня. — А хороший мужик этот твой Вадим, видный и вежливый какой. Вы что, учились вместе?
— Ну что ты, Тонечка, я с ним только вчера познакомилась, — рассеяно отвечала Людмила, рука её все еще помнила тепло и нежность его губ.
Мила шла по бульвару, носками ботинок подбивала влажную листву. Листья не шуршали, как вчера, они намокли, ночью был дождь. И теперь небо, обложенное низкими серыми тучами, мрачно нависало над храмом, цеплялось за золотые кресты.
А Тоня, как из пулемета, сыпала вопросами, невозможно было слово вставить.
— Да ладно! Вчера?! И что ты сразу его и закадрила? Расскажи, как все было-то? А говорила "знакомый". Так у вас что-то?.. Ой, что я, дура, спрашиваю, и так все понятно. А я думала раньше, а оказывается, только сейчас. Ну ты даешь, тихоня! А мужик какой видный, высокий, холеный, вон руки какие. Он кто вообще, чем занимается? Наверно, адвокат какой-нибудь. Нет, ты мне все по порядку давай рассказывай, с самого начала! Славик, не лезь в лужи, ноги промочишь.
Когда подруга остановилась перевести дух, Людмила ответила:
— Не было никакого начала, Тонь, только конец...Никакой Вадим не мой, познакомились вчера, он сам подошел, а я сумку уронила, рассыпала все. Глупо так!
Она остановилась, потом села на белую деревянную скамейку и расплакалась.
Тоня сначала стояла перед ней, потом присела рядом, погладила по плечу. Славик на газоне собирал желуди, Тоня краем глаза следила за ним и утешала подругу.
— Ты чего, Мил? Было и было, мужики — они все козлы, вон и этот не пошел с нами.
— Нет-нет, он не такой, — замотала головой Людмила, — ему на работу надо!
— Ну так и не реви, раз не такой, значит, позвонит вечером, может завтра до отъезда еще в городе встретитесь. — Тоня решительно сунула в руки Людмиле носовой платок. — Утрись и пошли дальше, что, зря сюда приехали? Славик! Мы уходим. Пошли, пошли, — она потянула Милу за руку, — Нет, ну надо же! Вот мне бы перед кем-нибудь так сумку вывалить... А потом что было? Ты рассказывай, рассказывай, может, и я научусь таких мужиков завлекать...
А день все хмурился, мрачнел, несколько раз принимался накрапывать дождь. И ветер поднялся холодный. Кончилась в одночасье золотая осень, как черту провели под её беззастенчивым обманом, и сползла позолота с размокших пестрых уборов. Парки стали унылыми, растрепанными, листопад иссяк.
Мила узнала Лицейский переулок. Сегодня многие прилавки были закрыты, другие пустовали, продавцы не зазывали, стояли группкой и что-то обсуждали, пили кофе из термосных крышек — Мила почувствовала запах, вздохнула, вспомнила вчерашнего “господина Тирамису”, улыбнулась.
Недовольные погодой туристы шли вдоль фасада Екатерининского дворца, в сам дворец стояла очередь. Люди, натягивали поверх курток прозрачные дождевики, защищали зонтами фотоаппараты.
Мила не узнавала аллей, по которым они гуляли с Вадимом. И все вроде то же — павильоны, пруды, скульптуры, — но без него нет очарования, волшебства. Тоска одна! Вот и девушка с кувшином, и опять как-будто другое место, чужое. Девушка эта бедная на камне в хитоне мерзнет, черная, мокрая, вокруг доброжелательные японцы, но на мелком осеннем дожде и они не улыбаются. Глазеют, деловито фотографируют друг друга, спешат. Почему сегодня все спешат?
— А дальше что? — не отставала Тоня, она едва окинула взглядом топовую достопримечательность. Девушка её мало интересовала, больше туристы. Славика, казалось, ничего не привлекало в мокром парке, мальчик уныло плелся за матерью.