Страница 44 из 109
- Смотри, Костик: во-он там памятник... Я не успеваю договорить.
- Памятник! Памятник! - Костик вырывает руку и бежит вперед по дорожке.
Подойдя, не нахожу на его лице и тени прежней задумчивости - оно все в движении, в улыбке, которая светится в глубине глаз, и на губах, и в ямочке на щеке. Обеими руками Костик ухватился за ограду, приподнялся на цыпочки; его голос и смех раздаются, кажется, на весь сад:
- Гляди! Гляди! Журавль! И лиса! С хвостом! Ой, какая! Папа, гляди петух! А это кто? Это кто смешной? Обезьяна? Чего она делает? Папа, Леночку приведем сюда? Папа, Леночку!
Мы глядим и не можем наглядеться, так все это хорошо и весело - и звери, и птицы, и сам Крылов, грузный, спокойный, добрый и насмешливый, настоящий дедушка.
- Костик, пошли!
- Погоди! Еще посмотрим немножко.
- Костик, а башмаки покупать?
- Папа, еще немно-ожко! Это медведь, папа? Я хочу туда, я перелезу...
И вдруг он застывает неподвижно, таращит глаза и приоткрывает рот. Я смотрю вокруг - что с ним? Что он увидел? Не успеваю я понять, что случилось, как Костик срывается с места и бежит куда-то направо.
- Король! - кричит он во все горло. - Король!
Под кустом сирени на скамье сидит оборванная серая фигура. Тут же на куске газеты - булка и еще какая-то снедь. Непонятно, как Костик издали признал в этой фигуре Короля, но он с разбегу кидается в колени оборванцу, все так же крича:
- Король! Король!
- Король! - зову я.
Он встает.
Я видел это лицо и бесшабашно-веселым, и злым, и насмешливым. Я видел его угрюмым и задумчивым в последнюю нашу встречу. Но никогда на моей памяти не было оно таким незащищенным, таким беспомощным. Король держит Костика за плечи и смотрит на меня испуганно и удивленно. Костик запрокидывает голову и обращает к Королю сияющую, влюбленную улыбку:
- Ты куда уходил? Ты с нами домой поедешь? Папа, он с нами поедет!
Я еще не успел спросить себя, поедет ли он, захочет ли поехать с нами. Но я был так рад, что он здесь, что я вижу его! И на его лице недоумение, испуг, тревога понемногу словно таяли, сменяясь каким-то новым выражением. Он стоял у скамьи, опустив руки на плечи Костика, и попрежнему, как бывало, смотрел мне прямо в глаза.
- Здорово, - сказал я наконец и сел на скамейку. - А где Разумов? Где Плетнев?
- Плетнева нет... а Разумов здесь... Мы с ним на юг собираемся.
Его желтые глаза стали прежними, озорными и смелыми, и голос прозвучал, как и прежде, независимо и вызывающе.
- Поедем скорее домой, - сказал Костик.
Я промолчал. Король отвернулся и сказал негромко, не глядя на малыша:
- Не могу я ехать, Костик.
- Нет, поедем! Папа, скажи ему!
Король быстро повернулся ко мне.
- Не поеду я, - заговорил он быстро, захлебываясь словами, разом опять потеряв всю свою независимость. - Я вам там ни к чему, зачем это я вдруг поеду. Мы на юг решили, зачем это я вдруг останусь... И Разумов не согласится...
- А я-то думал... - сказал я медленно, - я-то думал: Король сбежал - уж наверно на новостройку... на Магнитку... а ты вон где...
Король смотрел на меня растерянно.
- Есть хочется, - неожиданно сказал Костик.
- А ты поешь. Вот, бери-ка булку с колбасой, на... - Король поспешно достал из кармана ножик, обтер газетой, отрезал ломоть булки, кружок колбасы и протянул Костику.
- Спасибо! - И Костик с аппетитом принялся за хлеб с колбасой.
- Семен Афанасьевич, - сказал вдруг Король, - а как ребята? Не разбежались?
Я пристально посмотрел на него:
- Ты и сам не думаешь, что разбежались. Все на месте. Кроме тебя, Разумова и Плетнева, никто не ушел.
- А как живете там?
- Мачту поставили, - усердно жуя колбасу, сообщил Костик. - Пионеры в гости приезжали. С барабаном. В баскетбол с нами играли.
- Ну?
- Проиграли мы.
- Проиграли? А большие ребята, Семен Афанасьевич?
- Обыкновенные пионеры. Лет по тринадцати.
- И наши проиграли?!
- Проиграли.
Король досадливо крякнул. И вдруг его прорвало:
- А кто играл? Жуков - так, Стеклов - так... Репин? Репин играл? И проиграли... Ах, черти!.. А что Володин - неужто остался без нас, не ушел? А кто в отряде командир? Во-ло-дин? Вот это да! А новых ребят нет?
Он спрашивает и спрашивает, без передышки, он живо представляет себе всё и всех, он не забывал, он помнит...
- Слушай, Дмитрий, - говорю я, - брось валять дурака - едем.
- А Разумов? - спрашивает он вместо ответа.
- Отыщи его, и едем все вместе.
- Он сейчас сюда придет.
- Вот и ладно.
Помолчали. Он испытующе смотрит мне в лицо:
- Семен Афанасьевич, вы сердитесь?
- Нет. Но я не понимаю, как ты мог уйти. Не понимаю.
- Семен Афанасьевич... - Он вдруг перешел на шепот, словно нас мог услышать кто-то, кроме Костика. - Я тогда решил остаться. Выхожу от вас помните, ночь уже была, а тут Плетнев. Говорит: тряпка ты, поманили - ты и остался. Ну, я и пошел.
- Вот тут-то ты и поступил, как тряпка.
Мне хотелось сказать ему, что, видно, многое еще должно случиться, прежде чем он всерьез поймет, в чем настоящее мужество и настоящая самостоятельность. Но не стоит говорить - слова сейчас не дойдут до него, да он и слушать не станет. Он должен говорить сам. Тем же быстрым шепотом, взахлеб, ничего уже не пряча и не взвешивая, о выкладывает все, что накопилось на душе:
- Нам с Разумовым не хотелось... Но Разумову с ним не спорить. Он Плетня всегда слушался...
- А ты?
Король отмахивается коротким жестом - ему не до моих вопросов, он должен поскорей выговориться до дна.
- Пришли в Ленинград - и разругались. Ничего не ладится, все вкривь и вкось. Ни к чему душа не лежит. Плетень говорит: "Чего вы как отравленные? Уеду, говорит, от вас. Ну вас к черту! Еще без меня наплачетесь". И уехал. Только он без нас тоже никуда, он вернется. А нас не найдет - как же?
- Сообразишь, как предупредить. Да и он поймет, где вас искать.
- Он гордый, он в Березовую не пойдет.
- Он не гордый, а вздорный. Понимаешь? Глупый петух, вот и все.
Мимо нас прошла женщина с сумочкой, удивленно оглядела нас; прошла несколько шагов - оглянулась. Прошла няня с двумя детишками - тоже оглянулась раз, другой. Каждый смотрел в нашу сторону с любопытством. Но Король ничего не замечал.