Любовница

— Как хочешь, — совсем другим голосом ответил он.

— Нет, нет… это я так! Я буду тебя тут ждать, дома, правда… и писать тебе каждый день, на мейл

— Ты можешь маму сюда позвать.

Он обнимал её всё теснее. А страх вернуться в пустой дом сжимал его сердце. Всё-таки Нина добилась своего. Или может просто сказала правду?

«Но не сегодня» — повторил про себя Виктор и наклонился к губам Маргариты.

В Германию Рита написала Вяземскому всего один раз, неделю спустя после того как он приехал в Гамбург. До этого они перекидывались СМС, говорили по телефону, встречались ненадолго в онлайн в Интернете.

Разговоры были ни о чём, скорее бытовые, чем задушевные. Виктор и Рита спрашивали друг друга как дела, делились планами на день, в конце разговоров она неизменно сообщала ему: «Дома всё в порядке» и ничего не говорила про себя такого, из чего он мог бы понять, что с ней там на самом деле. И всё это было отчужденно, скованно.

А потом пришло её письмо. В тот вечер он ходил на симфонический концерт и вернулся поздно, да и потом не сразу заглянул в электронную почту. Ему хотелось сохранить в себе чувства, пробужденные музыкой. Он слушал Грига и, может быть, в первый раз за всё время напряжение отпустило его, он позволил музыке увлечь себя, войти в душу. И сразу поплыли воспоминания. Виктор заскучал о своём рояле. Играл бы дома чаще, если бы Рите нравилось, но она терпеть не могла фортепианной музыки, потому что тот её друг, с которым она жила до Виктора, первый раз был женат на пианистке. Глупое совпадение. Рояль в чём виноват?

Виктор вспомнил, как уже после всех отделочных работ в дом перевезли с дачи его инструмент и какое у Маргариты была лицо. Она смотрела на рояль, будто увидела в библиотеке живого крокодила.

Он играл когда её не было дома, но от того, что она настолько не принимала музыку, даже в её отсутствие ему было некомфортно и Виктор подходил к инструменту всё реже.

Сейчас, после концерта он ощутил ту странную, все еще не забытую физическую потребность прикоснуться пальцами к клавишам, познать рождение звука. Он смог бы сейчас отдать музыке нерастраченное, жившее в его душе, то чему он не знал имени. Это были его надежды, мечты, другой мир звуков, гармонии, голосов, который он так легко открывал для себя раньше и всё реже теперь. Но этот мир всегда ждал его. Терпеливо ждал.

Виктор сидел в кресле перед окном в типовом люксовом номере той гостиницы, где обычно останавливался в Гамбурге. Из окна с высоты тринадцатого этажа виден был город и за его пределом порт с огнями причалов и кораблей, а дальше море. Балтика. И над всем этим пламенел, предвещая ветреное утро, оранжево-красный закат. Солнце садилось в море. Виктор ждал пока оно скроется совсем, и облака на небе вспыхнут отраженным светом уже невидимого за горизонтом солнечного диска.

Море было спокойным, и казалось, что там за чертой города открывается пространство из огня и воздуха, облака отражались в воде.

Когда солнце село, холодное северное море вспыхнуло и заиграло всеми красками небесного пожара, линия горизонта исчезла, облака в небе слились со своим отражением в море, соединились на несколько мгновений в величественном, зловеще-прекрасном свете вечерней зари.

Виктор подумал, что должно быть так и представляли себе волшебный огонь, который окружал спящую валькирию Брунхильду, создатели древних саг.

Холодный пожар полыхал в небе недолго, восточная часть неба стала наползать на него, она всё увеличивалась, скрывала краски, затягивала город тёмной туманной мглой. И вот уже от заката осталась одна тонкая светящаяся полоска. Потом и она исчезла.

Комната, в которой сидел Виктор, погрузилась в мрак. Ему всё ещё не хотелось зажигать свет. Музыка и закат ненадолго подарили ему то, к чему он стремился, но вместе с тем он хотел разделить это с кем-то. Нет, с Ритой. Именно с ней, рассказать о том, что сейчас чувствовал, чем наполнен был его вечер. О том, что скучает по ней и что их разговоры совсем не те, а он должен сказать ей нечто важное.

Виктор посмотрел на часы, которые так и не снял, он ещё и не переоделся после концерта. А ведь уже поздно. Вяземский вспомнил, что как выключил телефон в концертном зале, так и не включил его. Забеспокоился. Что если она звонила? Он снял с пояса аппарат, взглянул на входящие. Нет ничего. Наверно Рита ждала его в онлайн. Он прошел в смежную комнату, там на столе был открыт ноутбук. Виктор проверил мейл и увидел письмо. Неожиданная радость — Рита всё-таки написала.

С волнением ждал он, когда откроется текст, и вот строчки появились на экране. Письмо было коротким, скорее деловым. Маргарита сообщала, что уезжает в Москву на презентацию фирмы своего знакомого. Виктор знал — это тот самый человек, который был с ней до их встречи, его звали Александр, Рита много рассказывала как жила с ним, жаловалась, что плохо. И вот, она едет к нему. Объясняла, что он очень просил её, обещал не выходить за рамки дружбы, что ему нужна её поддержка, что ей жаль его и она не может отказать.

Ревность подавила все чувства Виктора. Он выключил компьютер, сейчас не мог ни говорить по скайпу, ни ответить на её письмо. Он понимал, что никаких условий «оставаться в рамках дружбы» её бывший любовник не сдержит. Впрочем, она всегда называла его «мой первый муж», они прожили вместе года три. В памяти Виктора стали всплывать все те подробности, в которые Рита его щедро посвящала. Но тогда она была с ним, Виктор хоть и ревновал, но к прошлому. А сейчас неумолимое настоящее говорило ему, что раз она по первому зову кинулась к своему бывшему другу, значит ей не слишком хорошо было в том доме, что Виктор построил для неё. Она едет в Москву… потому что «не может отказать». Интересно, а в чём ещё она не откажет ему?

Неделя прошла как в тумане.

Маргарита позвонила ему из поезда и потом ещё раз с вокзала уже из Москвы, сообщила, что благополучно доехала, сказала, чтобы он не волновался и просила дать ей возможность разобраться в себе, не звонить, не писать. Она сказала, что объявится сама, а сейчас хочет побыть одна. Виктор исполнил её просьбу. Через два дня Рита прислала ему несколько фото, у Кремля на Красной площади, ещё где-то на улицах Москвы, вероятно фотографии сделал тот человек, с кем она была.

Прошла ещё неделя, и ещё. Потом Виктор вернулся домой в Петербург. Известий от Маргариты так и не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он мог бы поехать в Москву, найти её, уговорить вернуться домой. Но какое-то безразличие овладело им. Он знал, что она вернётся, что это ещё не конец, но знал также, что однажды она уйдёт насовсем.

Нарушая слово он несколько раз писал ей на мейл, она оставляла его письма без ответа, а может быть удалила этот ящик и не получила их.

Тогда он написал ей на бумаге.

«Здравствуй, Малыш…»

А потом долго сидел, курил и смотрел перед собой. Он не различал листа, на котором сквозь дым проступали и опять исчезали эти слова, мыслями был далеко.

И всё же он должен написать ей сейчас, а не потом, когда она уйдёт. Виктор не мог смириться с прощальным письмом. Сейчас ещё не было сказано последних слов, и без них понятно: надежды рухнули, ничего впереди. Но уверенности в том, что Маргарита больше не с ним — еще нет

Виктор положил трубку в глиняную пепельницу и начал писать дальше.

«Опять пишу тебе. Ты не отвечаешь на мейл и на мои звонки. Я пишу тебе на бумаге — так оно будет надежнее.

Много раз пропадали важные слова, потому что я не успевал сказать их тебе. А надо было. Случается, они придут и остаются какое-то время во мне, но пока собираюсь записать, думаю вот сейчас сяду спокойно, сосредоточусь и… а уже всё не то.

Было ли всё, что я делал для тебя «не то»? Не знаю, но попытаюсь понять.

Стерпи мой ужасный почерк и прочти это. Я обещал не писать, но не смог выполнить обещанное, прошел почти месяц и я не знаю где ты.

Я много думал о тебе всё это время, и я думал о том, что моя любовь к тебе, вероятно, совсем не то что ты хотела найти.