Страница 82 из 174
- Да Таньку уже давно Захар отвез в дом к хозяину и отдал поварихе, не помню её имя.
- Её зовут Клавдия Семеновна. Посмотри, несколько колясок уже стоят у ворот, неужели уже гости приехали?
Мы вошли во двор, и я послала Настеньку за фраком для Василия. Он пошел переодеваться, а я спряталась в свою комнату, смутившись почему-то из-за неизбежности знакомства с множеством людей, из-за необходимости нахождения в непривычной обстановке, из-за непонимания, как правильно себя в этих обстоятельствах вести.
Но никто мне не дал закупориться в своей норке. Постучала в дверь Настенька и спросила:
- Ты отдыхаешь, Даша?
И не дождавшись от меня ответа, то ли сообщила, а то ли спросила:
- Там Захар привез хозяина и спрашивает, надо ли ехать за Зарой и Больдо?
- Пусть съездит и скажет Заре, что Лыжин им заплатит только, если их выступление прибавит на празднике веселья. Передай слово в слово, - наказала я Настеньке.
- Скажу всё, - пообещала девушка и опять я осталась одна.
Из-за занавески я выглянула во двор. Там курили трубки, длинные сигары и папиросы очень добротно одетые молодые мужчины. Каждый из них держал в свободной руке трость, все они были в шляпах разных фасонов от блестящего цилиндра с маленькими, поднятыми вверх жесткими полями до мягкого низенького котелка с прямыми полями, или с полями, по краям подогнутыми вниз. Туфли у всех молодых людей были остроносые, разных фасонов, из одного материала или комбинированные и явно сшитые на заказ. Узкие темные брюки у всех заканчивались внизу отворотами, у всех были галстуки бабочкой, но туго накрахмаленные высокие воротники на белых рубашках разделялись на стоячие и отложные. Все пиджаки были длиннее современных, все с широкими английскими отложными воротниками, с закругленными по-разному полами, вплоть до фраков, но при этом брюки и фрак различались по цвету, но не по качеству ткани.
Все эти люди были живыми, на их молодых лицах щёки розовели румянцем, но они отсюда, из окна, казались мне сошедшими в этот мир с киноплёнки. Еще был день, не село солнце, над пришедшими в гости к Лыжиным молодыми людьми трепетала листва моих родных воронцовских белых акаций, но при взгляде на эту молодежь меня охватывала леденящая душу жуть.
Вытащила меня из этого состояния живая и настоящая Настенька и сообщила, что пришел Миша и ждет меня возле лестницы.
- Миша, как я рада, что ты пришел! Возьми скорей меня за руку! Так хочется ощутить родное человеческое тепло! На меня нашло что-то странное, когда я посмотрела из окна на собравшихся молодых людей. Они молодые, очень красиво одетые, но на меня почему-то накатил такой ужас!
- Успокойся, родная, милая ты моя! Ты, наверное, просто устала. Это вполне понятная реакция твоей нервной системы на всё свалившееся на нас за последнее время. Удивительна для меня не эта твоя, я уверен, мимолетная реакция на толпу непривычно одетых молодых парней, а та естественность, с которой ты сумела врасти в действительность, которая нас сейчас окружает, в существовании в которой нас никогда не только не готовили, но и не предупреждал никто, что эта проблема может на нас свалиться.
Миша крепко обнял меня, словно хотел защитить.
- Пойдем, Дашенька моя, ты не одна здесь, нас двое, я буду рядом, ничего не бойся. Мы никуда не будем вмешиваться, постоим в сторонке и все. Пойдем!
- Пойдем, конечно, я постараюсь успокоиться. Как хорошо, что ты у меня есть!
Мы спустились по лестнице, и подошли к распахнутым дверям в зал-гостиную, из которой вынесли всю мебель. С большими окнами, которые по-прежнему остаются в здании старой детской поликлиники зал казался теперь огромным. Вдоль противоположной двери стены были установлены неширокие, накрытые для званого обеда столы, со стульями вокруг них. В углу зала, между окнами и дверью, была сколочена и оббита малиновым бархатом небольшая сцена. Возле ближайшего к сцене окна осталось стоять фортепьяно из карельской березы благородного золотистого цвета.
У самого дальнего от входной двери окна стояла Марьяна, окруженная молодыми девушками. То, как они были одеты, какие изумительные на них были наряды, заставило меня решить, что импозантность была в то время одной из главных ролей женщины.
Как парни во дворе под акацией по-разному играли каждый своей тростью: один держал её поперек себя за спиной, второй – перед собой, третий стоял, опершись на неё, четвертый – держал её, повешенной на локоть и так далее, так же девушки, разряженные на разные лады, стояли, одна – отставив ножку в сторону, другая – чуть назад, одна – подведя ручки под накинутый на плечи шарф, другая - грациозно опершись локотком на подоконник, стоит, демонстрируя всем присутствующим свою ухоженную, маленькую и изящную, кисть руки.
Марьяша была в платье из дорогого белого шелка, украшенного аппликацией из белого бисера. Узкое, удлиненное сзади так, что хвост от него тянулся по полу, оно подчеркивало изящную фигурку Марьяши, её тонкую, осиную талию. Плечи были открыты, шею украшала нитка белого жемчуга. В пышной прическе Марьяши было каким-то образом закреплено темно-фиолетовое перо, а в платье её чередовались детали, отливающие нежно-фиолетовым оттенком. Сложность кроя всех платьев девушек без исключения восхищала, но не меньше приводило меня в восторг качество шелковых тканей и их цвет. Хотелось все это запомнить и использовать эту память когда-нибудь, когда представится такая возможность.