Страница 65 из 174
- Нет, - ответила она.
И тут послышался детский плач, отчаянный плач, переходящий в крик, если не сказать, в ор. Крик явно приближался, становился громче каждую минуту. К этому крику примешались крики парней, ожидавших бабу Валю во дворе. Баба Валя выскочила на улицу и тут же возвратилась с мужчиной, который нес на руках голого орущего двухлетнего ребенка.
- Положь пацаненка на эту лежанку. Говори, что случилось? Обварили, небось? – спрашивая, баба Валя осматривала ребенка. Мне было видно, что весь мальчонка впереди был ярко красный до самых ноги кое-гле уже вздулись огромные пузыри.
Мужчина, задыхаясь от бега и волнения, не смог ответить сразу, а когда смог говорить, то заикался:
- На себя чугунок с кипятком п-п-перекинул.
Баба Валя быстро схватила с печи чугунок, близко подошла ко мне и приказала:
- Мы сейчас выйдем, а ты справь малую нужду в этот чугунок. Быстро!
Взяла второй чугунок и, обернувшись к мужчине, сказала строго:
- Пойдем, милок, отсюда, поможешь мне мертвой воды побольше собрать. Не бойся, вылечим твоего мальца и следов не останется. Только от твоих стараний и будет все зависеть.
И, сунув в руки чугунок, вывела его на улицу.
Ребенок орал. Было жалко невыносимо, но я поверила бабе Вале, что она поможет ему. Нигде поблизости не обнаружив свое платье, я сняла с себя компресс и, выполнив поручение бабы Вали, легла под одеяло. Синяк мой уже не был таким страшным, и боль в боку поутихла, так что сидеть мне не было трудно, однако вокруг было столько мужчин, а на мне была надета только полотняная рубашка, хоть и с кружевными бретельками. Про себя я решила не отвлекать вопросами о своем платье бабу Валю, пока ей надо пацана спасать.
Через некоторое время она вернулась с чугунком, слегка выкрутила лежащую там тряпку и обернула ею ребенка. Запах от чугунка исходил такой, что я готова была выскочить на улицу в этой своей рубахе, однако пацан еще пару раз всхлипнул и умолк.
- Что, барыня, нос воротишь? Не французские духи, что правда, то правда, но ничего не поделаешь, это лекарство, а оно не всегда бывает сладким. Зато ему уже не больно, он быстро поправится и никогда не вспомнит, о том что обварился в детстве, потому что шрамов не будет. Это хорошо, что вас здесь много оказалось, хорошо, что печь во дворе я с утра разожгла, ведь пришлось и тряпку и собранную мертвую воду кипятить, да в ключевой воде остужать.
- А почему вы мочу мертвой водой называете?
- Да, что ж ты сказок в детстве не слыхивала? Мертвая, потому что эта вода губит растение, если его ею поливать, а раны, ожоги она заживляет. Есть живая вода, а есть мертвая и у каждой свое применение. Вот теперь, пока пацаненка не вылечим, его отец с мамкой по селу будут ходить, посуду оставлять, и просить у добрых людей воду мертвую собирать, а я буду её кипятить, в ней прокипяченную и высушенную тряпочку мягкую смачивать и накладывать болящему на раны, пока не затянутся. Не будет ни шрамов, ни пузырей. Тем более, у него кожа не слезла, а ведь мертвая вода помогает при открытых ранах тоже. Сейчас тряпочка слегка высохнет и надо будет снова смочить тряпочку. Уж ты это сделай, помоги мне, а я пойду, у парней раны обработаю, да что-нибудь на завтрак для нас приготовлю. Нам ведь теперь пацаненка кормить, как чуть отлыгает.
- А я смогу? И где мое платье? Не могу ж я в рубашке ходить.
- Платье твое я постирала, а ты не гордись, будь попроще. Скоро бояр вообще не будет, все будут одинаково простые и бедные. Рубаха-то у тебя длинная, ничего не видно. Прикрой плечики вот этой шалью и поднимайся, расхаживайся потихоньку.
- Баба Валя, а откуда вы знаете, что скоро все будут одинаково бедными?! Как вы можете это знать?!
- Знаю и всё, - просто ответила мудрая женщина и отправилась делать парням перевязки.
Накинув шаль, я подошла к ребёнку. Он изредка постанывал, испуганно тараща глазёнки.
- Маленький мой, хорошенький мой, ты больше не кричишь. Тебе больно?
Мальчик молчал.
«Наверное, пока еще не больно», - подумала я, и пошла открывать настежь дверь, потому что вонь была невыносимой.
Когда я вернулась, мальчик стал стонать чаще, и добавилось какое-то подвывание. Опять подумала, что из-за своей брезгливости я никогда не хотела становиться врачом, но жизнь, почему-то, снова и снова заставляет меня выполнять обязанности, если не процедурной медсестры, то санитарки уж точно. Но рассуждай не рассуждай, а мальчика жалко, значит делать надо. Глаза боятся смотреть, нос боится нюхать эту гадость, но руки можно будет потом вымыть, а сейчас мальчонке помочь надо, снова смочить в моче тряпочку и наложить на его ожоги.
Стоило мне снять с мальчика повязку, как он начал кричать, у меня затряслись от волнения и ответственности руки, сильнее, чем за минуту до этого, заболел бок, но все-таки человек – хозяин своего тела и я все сделала, что от меня требовалось.
Мальчик опять притих, и я подошла к двери, чтобы спросить, где у бабы Вали умывальник, но сама увидела его, прикрепленным к дереву. Ребята уже ушли, за деревьями их не было видно, только слышались веселые голоса. Баба Валя собирала свои пузырьки и баночки со стола и подкладывала дров в печь. На печи в котелке варилась пшенная каша, и мне хотелось бы знать, не использовался ли он для сбора «мертвой воды»?