Страница 47 из 174
Политов вежливо отодвинул стул сначала Екатерине Николаевне, а потом мне и Марьяне. Наконец-то я рассмотрела Марьяшин наряд.
На ней было платье из двух частей: юбка из белого мягкого шёлка, узкая от талии до колена и сильно расклешенная ниже колен до пола. Сверху на абсолютно голое тело была надета узкая длинная туника из тонкой черной ткани, прозрачней, чем фатин. На этом фатине была нанесена вразброс очень редкая вышивка в виде черных изящных цветов. Большой, расширенный к концам отложной воротник на тунике состоял из одних этих цветов, поэтому голую грудь девушки он надежно прятал от чужих глаз. Но v-образный вырез на горловине, который этот воротник очерчивал, оставлял открытым место между выпуклостями чуть ли не до пупка, поэтому платье у Марьяны было очень красивым, но весьма провокационным. И я, несмотря ни на что, могу искренне похвалить вкус Марьяны, ее утонченное чувство моды и современного ей стиля. Её короткая стрижка с лёгкими кудряшками и фетровая шляпка-таблетка, надвинутая на лобик, завершали образ и были очень милы.
Пока я рассматривала Марьяшу и ее наряд, Лыжин представил Политову и Галкину Михаила.
Когда мы расселись, Миша оказался сидящим между мной и Марьяшей.
- Везет молодым, - посетовал Политов, - мало им молодости, так они еще и в цветнике оказываются, такие красавицы вокруг Михаила, что завидую черной завистью.
- Одна из них моя дочь Марьяна, недавно вернулась из Парижа, Егор Диомидович.
- Это очень хорошо видно, - заметил Политов.
- Да, она у меня модница, мой вкус ни в грош не ставит, а уж о матери и говорить нечего – веревки из нее вьет.
- Ну, папаша, прекращай меня рекламировать, лучше давай «Шарабанчика» закажем.
- Что закажем? – переспросил Политов.
- Да любит дочка одну цыганскую песенку, вот просит заказать, чтобы спели.
- А ты закажи, отец, не каждый день мы можем певцов послушать, - вставила свое мнение Екатерина Николаевна.
- Так уж и певцов, - с пренебрежением фыркнула Марьяша. – Вы бы в Париже певцов послушали, вот там певцы, так певцы! А здесь, что? Цыганщина!
- Ладно-ладно, уговорили. Закажу сейчас, - сказал Лыжин и позвал:
- Человек!
Быстренько подбежал тот самый высокий и худой официант. Лыжин сделал заказ и "человек" ушел в сторону сцены.
- Ты, Егор Диомидович, еще не знаком с моим новым специалистом. Вот, наша Дарья Петровна, прошу любить и жаловать.
- Вашу ручку, барышня, - предложил Политов, потянувшись ко мне через стол. Я смутилась до невозможности и руку в ответ не протянула.
- Ну, вот тебе на, да, уверен ли ты, Тимофей Савельич, что эта пигалица что-нибудь понимает в вине вообще и в его приготовлении, в частности? Посмотри, как смущается! Да она ж ребенок еще!
- Вы не забываете, господа, что говорите о даме в ее присутствии? – вежливо возмутился Миша. – Не могу вспомнить, дуэли уже отменили или можно будет некоторым счет предъявить?
- А мы и предъявим счет, но без смертоубийства, - предложил Лыжин. – Мы затеем спор с Егором Диомидовичем, ты нас, Миша, рассудишь, то есть будешь нашим секундантом и свидетелем, а Дарью Петровну попросим охарактеризовать несколько предложенных нам заведением бутылок вина от разных производителей, чтобы выбрать два-три лучших.
«В сомилье хотят меня превратить» - подумала я с досадой, но отказаться не смогла.
На сцене появилась певица-цыганочка, рядом – цыган с гитарой, позади - подтанцовка. И вот со сцены полилась песня:
Продам я юбку, жакет короткий,
Куплю я квасу, а лучше б водки.
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Подъехал длинный и худой официант с тележкой-столиком, на котором выстроился ряд бутылок и стеклянных фужеров. Он стал наливать в фужер вино и протягивал мне для дегустации.
Я объясняла, чем отличается вино в предложенной бутылке и то, что мне понравилось, оставалось на столе.
А песня веселила и смешила одновременно:
Прощайте, други, я уезжаю.
Кому должна я, я всем прощаю,
Ах, шарабан мой, американка,
А я девчонка, я шарлатанка.
Прощайте, други, я уезжаю,
И шарабан свой вам завещаю.
Ах, шарабан мой, обитый кожей,
Куда ты лезешь, с такою рожей?
-Да несправедливо же это! – воскликнула Марьяша. – Она себе напивается, а нам, что? Сидеть, как истуканам? И песня кончилась, а грусть-тоска началась. Давайте и нам с Мишей по фужеру, хотя бы попробуем то, что она выбрала.
Официант обернулся к столику, наполнил фужеры и подал их Марьяне и Мише. Они едва поднесли бокалы к губам, как тут же оба упали замертво.