Страница 38 из 174
- Боится она, что чехвостить будете, - тихо проговорил Федор – мужичок постарше, в темной полотняной рубахе с застегнутыми на пуговицы манжетами на длинных рукавах, в длинном фартуке, закрывающем брюки. Воротник его рубахи был тоже застегнут под самую шею, только пуговицей другого цвета, а на рубаху был надет суконный жилет, на котором, в свою очередь, не была пропущена не застёгнутой ни одна пуговица. Такой вот человек в футляре.
- Зовите, чего уж. Разбираться-то придется со всеми, а на миру и смерть красна.
Мирон что-то тихо проговорил, открывая дверь, и уже громко позвал:
- Дуся, тут тебя требуют!
Женщина зашла боком, хотя дверь была нараспашку. Она была худой и высокой, с выпирающими скулами на приятном лице. В наше время могла бы попасть в манекенщицы с такими длинными, «от ушей» ногами. Но тут она не котировалась. Ценились женщины «в теле», поэтому, наверное, у Дусиного темного платья неопределенного цвета все было присобрано: и пышные рукава-фонарики, зауженные к запястью, и мелкая сборочка на талии, делавшая длинную юбку пышнее. Украшено платье было вышитой накладкой на плечах, делающей их шире, и широким поясом, с такой же вышивкой на светлом фоне. Несколько портил ее остренький носик с опущенным к губе кончиком, но это, как раз говорило, о ее незаурядной, властолюбивой натуре.
- Так что это ты хоронишься за спины мужиков, Евдокия? Или ты у меня не доверенное лицо? Али скажешь, что ни при чем, и во всем виноваты вот эти архаровцы?
- Нам приказала так поступить Дарья Петровна.
- Да, что ты говоришь?! – возмутился Лыжин. – Значит, сначала Дарья Петровна поручила растолочь известь, смешать ее с мукой, расставить повсюду плошки, а рядом – плошки с водой. Объяснила вам, что крысы поедят муки, потом попьют воды и сдохнут. А в конце дня, уходя, она приказала, чтобы вы налили воду из плошек в те плошки, где была мука? Так было?
- Да-а, - подтвердили все провинившиеся хором.
- Она объяснила, для чего это надо сделать?
- Нет, не объяснила.
- Заметьте, я вас про вылитое в канаву вино даже не спрашиваю, потому что в этом вопросе можно усмотреть некие сомнения. Пришла новенькая, командует. Сняли с осадка вино, бочки под них не заставляют мыть, значит, эти осадки больше не нужны никому, и можно их вылить долой. Предположим, что она, действительно, распорядилась подобным образом. И я бы в это поверил, если бы не испорченная потрава! В то, что Дарья Петровна, не сойдя с ума, что видно по проведенным ею сегодня работам, заставила вас только что приготовленную потраву для крыс, испортить, я поверить не смогу при всем желании. Тот, кто испортил потраву, тот и вылил вино, а это несколько разные по значимости проступки. Вот, если бы придумавший это вредительство человек, остановился на одном вине, Дарью Петровну нечем было бы оправдать. А так, голубчики, вы, как миленькие, сейчас же отправитесь в камеру земского начальника 1-го участка, и заниматься вами, в дальнейшем, будет жандармерия.
Все трое поле этих слов упали на колени и слезно завопили:
- Не выдай барин!!! Прости, ради Христа!!! Тимофей Савельевич, прости!!!
- Ишь, хитрецы! Именем Христа пытаетесь загнать меня, как верующего, в угол? Не позволю! Кто мне, по-вашему, возместит убытки? Кто вы такие, чтобы наносить их мне?
- Мы не можем говорить! – завопил Фёдор. - Пусть выйдет Дарья Петровна и Александр Григорьевич, мы всё вам расскажем, как было.
Галкин после этих слов поднял голову и так грозно посмотрел на виноватую троицу, что у понятливой Евдокии лицо передернула гримаса ужаса, а слезы из глаз потекли непрерывным потоком.
Галкин величаво, не поворачивая головы, перевел взгляд на меня и посмотрел прямо в мои глаза с такой неприкрытой ненавистью, что у меня, в буквальном смысле, от безотчётного страха душа в пятки ушла.
- Иди, Дарья Петровна, продолжай свою работу, я здесь сам разберусь. Там у тебя народу достаточно.
- Хорошо, - сказала я и направилась к двери. Но не успела я выйти, как Галкин приступил к обвинениям в мой адрес:
- Вот вы эту барышню выгораживаете, а по её первым шагам видно, что толку с неё не будет! За два дня она ни разу не пришла к началу рабочего дня, у нее никакой дисциплины нет. Хочет - сидит в кабинете, хочет – работает. То боится крыс и убегает с территории, а то сидит в подвале безвылазно и делает вид, что без неё и вода не освятится. Строит из себя великого знатока виноделия, но, я вас уверяю, здесь ей никто не верит, никому она не нравится.
Я стояла, не поворачиваясь, и у меня было такое ощущение, что меня окатили холодной водой с головы до ног. Повернувшись к Лыжину, высказалась:
- То, что меня не любят, в общем-то, не удивительно. Явилась неизвестно откуда, завалила работой, тороплю: скорей-скорей, надо спешить. Скоро сезон переработки винограда. Не успеем подготовиться к сезону, заболевшее вино заразит и молодое вино. Но ведь вы, Тимофей Савельич, меня с самого начала не обязывали являться на производство к определенному часу. Я не только не знаю часа начала работ, но и вообще не слежу за временем, у меня нет часов. Если это необходимо, позаботьтесь, чтобы меня будили вовремя. И о перекусе в обеденное время надо позаботиться, хорошо бы, чтобы для всех работников сразу. Хотя бы чай с печеньем.