Страница 141 из 174
- Что, Марьяна Тимофеевна, домой поедем, к маменьке, или ты опять куда-нибудь убежишь?
- Домой, - угрюмо буркнула Марьяша и замкнулась. Коляска поехала, будто Марьяшины слова послужили ей сигналом к началу движения и задали ему направление.
- Поздравляю, Марьяна Тимофеевна, вас с возвращением , - сказал Василий, и мы с Мишей присоединились.
- А нам с тобой, Василий, надо сегодня отправить два вагона вина в Москву. Ты поедешь сопровождающим-экспедитором в этих вагонах.
- Я? – удивился Василий.- Да я же в этом ничего не понимаю!
- Ничего, ты парень сообразительный, - ответил Лыжин, - и тебе можно доверять. С тобой я отправлю Евдокию.
- Евдокию? – ещё больше удивился Василий. – Она ж у вас заперта! Вы её отпустите?
- Придется. Если бы не она, мы бы нашу Марьяшу не нашли. Я ей обещал заступ, теперь слово сдержу, пусть уезжает в Москву. Захочет там остаться, пусть остаётся. Купеческое слово нерушимо. А ты вернёшься из Москвы, назначу тебя управляющим всем моим хозяйством, пора уже мне поспокойней жизнь свою организовывать.
- Наверное, понравилось хозяину быть у нас кучером. Теперь он сам у себя будет кучером работать, нас будет возить, - тихо сказал мне Миша.
- И не надейтесь! - возразил все вокруг себя слышащий Лыжин.
- Не раскатывай губы, - добавила я и осеклась, поздно догадавшись, что подобное выражение ни за что не поймут в этом времени.
- Ты повремени, Дарьюшка, со своими непонятными выражениями, - сказал Лыжин. - Сегодня отдохнёте, а завтра уже на волостном собрании откроетесь обществу, расскажете с Михаилом всё, что вспомните, чтобы предупредить и честных купцов, и заговорщиков- бунтовщиков, что их ждет в ближайшем будущем.
- Хотелось бы узнать, что ждёт нас самих? - тихо проговорила я, но Лыжин всё, конечно же, услышал и ответил мне:
- Ну, это просто! Вас с Марьяшей ждет дома накрытый для завтрака стол, натопленная баня, чистые рубашки и мягкие кроватки для отдыха.
Невольно в мои мысли закралось после этих слов ощущение неги и блаженного отдыха после бессонной ночи.
За завтраком собрались все: и Лыжин с посветлевшим лицом, и обрадованная Екатерина Николаевна, и Марьяша с виноватым взглядом, и Дуся с растерянным видом, и усталый Миша, и взбодрённый возникающими перед ним карьерными перспективами Василий. Только Наум сидел взаперти в своей коморке и там его Настенька покормила.
Так что собрались на трапезу и виноватые, и правые, поэтому говорить было неловко. Все тихо, с большим аппетитом ели, а Лыжин отдавал распоряжения:
- Пока Марьяша с Дашей искупаются и поспят, Миша с Василием сходите в лавку, купите новые портки и зипун Василию, да такие, чтобы не было стыдно за вид моего представителя в престольной у Зубова Матвея Дмитриевича.
- Всё исполним, - ответил за всех Василий.
- Долго там не задерживайтесь. После отвезешь барышень в Плаксейку, привезёшь сюда от бабы Вали Танюшку, отдашь её Клавдии Семеновне, она присмотрит.
- Да Танюшка там у бабы Вали науку изучает по лекарскому делу. Пригодится ей в жизни, все говорят – сыта будет. Попрощаюсь, и пусть у бабы Вали живёт, помогает и пользу приносит. Смотаюсь быстро туда и обратно.
- Не забудьте, что надо будет у бабы Вали то средство забрать, что Марьяшу так быстро вылечило. Ей, наверняка, еще надо продолжить лечение, - предложила я.
- Ну, вот гостинцев бабе Вале отвезёте, я распоряжусь. Ведь денег за лечение она не берёт. Вещички свои у неё заберёте, а заодно пусть всё скажет Марьяше, что ей надо в дальнейшем делать, как беречься, чтобы болезнь не повторилась. И лекарство пусть отдаст.
- Ты почему не ешь, дочка? – спросила у Марьяши Екатерина Николаевна.
- Боюсь я есть, меня после любой еды мутит.
- Так ты, Тимофей Савельевич, врача должен вызвать.
- Она молодая, в баньке попарится, отдохнет, поспит и будет здорова. А у меня сегодня трудный день. Отправлю вино в Москву, тогда и врача вызовем.
« А еще отцом называется! – подумала я. – Готов был трупом лечь, чтобы найти и привезти дочь домой, а теперь, когда надо ей врача вызвать – ему некогда. Да там же может быть что-нибудь серьезное! Хорошо, что хоть к бабе Вале поедем, может, она что-нибудь посоветует».
Я не стала засиживаться за столом, попрощалась с Мишей, предложила ему прийти вечером, а сама пошла с Марьяшей в баню.
Когда она разделась, я пришла к ужас: худая и до этого, теперь у неё после болезни и побега с Сербиновым остались одни кости, как будто у неё не шизофрения, а анорексия, хотя я не уверена, что между этими болезнями большая принципиальная разница.
Марьяна, едва вдохнув горячий банный воздух, сползла по двери на пол. Настасья едва успела ее подхватить и вытащить волоком в предбанник.
- Что это с ней? – спросила я.
- Обморок, наверное, - объяснила Настенька. - Уж я-то повидала обмороков на своём веку. Это от слабости. Но Марьяша раньше не падала. Голодная, наверно.
Она дала дочери своих хозяев понюхать ватку с нашатырем. Марьяша очнулась и у неё тут же началась рвота.
- У неё, смотри, Настя, даже еды в желудке нет, одна желчь. Надо кого-нибудь позвать на помощь.
- Не надо пока, это от жары у неё. Сейчас я дам Марьяше воды. Давай её вдвоем с тобой вымоем здесь, на этой лавке. Открой в баню дверь, чтобы тут теплее стало, - распорядилась Настя. Для меня её командный голос был настолько непривычным, что я невольно подумала, что быстро втянулась в роль члена хозяйской семьи, при этой роли Настенька мне как бы не была ровней.
Стало стыдно, и я безропотно намылила мочалку и после того, как Настенька принесла тазик и ведро с водой, мы Марьяшу благополучно хорошенько искупали, укутали в тёплый банный халат и проводили в её комнату, где Настенька напоила хозяйку куриным бульоном с маковой булочкой. К удивлению самой Марьяши после этого её не стошнило. Еще бы! После такого-то хлеба!