Страница 124 из 174
- Не верю тебе, ты этого знать не можешь, если ты не колдунья! И все-таки надеюсь, что труд и страдания наши не пропадут, люди будут жить лучше, не будет ни бедных, ни богатых, сама ведь говорила.
- А я и не отказываюсь, но жить люди, ради которых вы стараетесь, будут хуже, чем сейчас. Крестьяне будут опять закрепощены, им не будут выдавать паспорта, чтобы они не уехали из своей деревни в город, чтобы растили хлеб, а не работали на фабрике или заводе. Землю у всех отнимут, её сделают общей для каждой деревни. Ни коров, ни лошадей ни у кого в личном хозяйстве не будет.
- Так и сейчас земля принадлежит общине? Ну, и что такого?
- Нет про общины к тому времени уже забудут. Организуют колхозы. Там будет все общее, но никому из колхозников ничего нельзя будет взять себе. Даже, если это колоски, собранные детьми после уборки хлеба, даже, если это пара килограммов свеклы для больной матери. За это сошлют на Дальний Север, где во время вьюги можно будет только передвигаться, держась за закрепленную веревку, и оттуда ты уже никогда не вернешься. Денег платить не будут за твою работу в колхозе, будут отмечать крестиком в учетном журнале трудодни. И этих трудодней должно было быть столько, сколько будних дней в месяце. Не хватит трудодней – сядешь или тебя сошлют. Причем, это серьезней, чем крепостное право, потому что на колхознице нельзя было жениться, иначе и ты, и ваши общие дети автоматически становились бесправными колхозниками. После уборки колхозникам будут выдавать «натуру» и вот её-то можно будет тратить на свое хозяйство, причем своих коров разрешили держать через много-много лет. Питались впроголодь. В больших городах, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранцами, 1-2 магазина наполняли дефицитным товаром, но купить все это мало кто мог. Наш народ славится невероятным терпением и всё выдержит. Будут песни петь:
«На горе колхоз, под горой совхоз,
А мне миленький задавал вопрос.
Задавал вопрос, сам смотрел в глаза:
«Ты колхозница, тебя любить нельзя».
- Нравится? – спросила я, после того, как пропела ей один куплет этой песни.
- Нравится, но не понятно, откуда ты все это знаешь, если с такой уверенностью рассказываешь. Может быть, книжку какую-нибудь прочитала, а теперь выдаешь все это за правду, чтобы напугать меня?
- Поверь, я знаю, и все, - твердо сказала я. – И хочу тебя предупредить, как опасно любить Сербинова Алексея Ильича.
- Не морочь мне голову. Я от него не откажусь. Как все будут жить, так и мы будем.
- Тогда ничего не поделаешь. Настаивать не буду. Живи, как хочешь. С Сербиновым сегодня тебе встречаться больше не надо, поэтому Василий приедет, я с ним поеду в Плаксейку без тебя. Ты же не имеешь ничего против этого?
Когда Василий приехал, я сняла с себя фартук, замкнула его в кабинете на ключ и села в коляску, запряженную Азиаткой.
- Василий, давай заедем в «Заезжий двор», заберем Мишу.
- Хорошо, - просто ответил Василий и взмахнул кнутом.
Миша, как договорились, ждал возле гостиницы. Мы, обрадованные, что остались наедине, обнялись и, дождавшись, когда коляска углубилась в лес, поцеловались.
- Как хорошо, что ты здесь со мной! Меня последнее время пугают все новые и новые обстоятельства. Не знаю, кому что говорить, что не говорить и что нам за это будет.
- Не беспокойся, Дашенька, пока еще ничего страшного нет, а, если будет, то я надеюсь успеть к тебе и спрятать тебя от всех недоброжелателей.
- Как ты думаешь, надо нам с тобой идти на заседание волостного правления?
- В любом случае я постараюсь тебя туда не пустить и, если надо, то пойду один. А лучше всего обойтись подробным рассказом самому Лыжину. Пусть, что запомнит, перескажет им.
- Как ты думаешь, какие варианты опасности нас подстерегают, если мы этим купцам откроемся?
- Ты знаешь, по-моему может произойти всё, что угодно. Хорошо, что ты сейчас ночуешь не в Воронцовке, мне так спокойней.
- Может, мы на себя страх беспочвенный нагоняем? До сих пор ведь ничего не случилось.
- Так это ж почти никто не знал, Лыжин перед полицией нас прикрывал, не должен же теперь выдать, когда ты для него оказала такую услугу?
- Как я поняла, он не открыл на правлении, кто мы такие, конкретно.
- Надо с ним поговорить завтра. Что это он решил такое?
Тем временем мы выехали на прямую дорогу, ведущую к домику бабы Вали. Как и вчера, рядом с домом была привязана коляска Наума, а за столом под деревом сидели рядышком и разговаривали Марьяша и Алексей Ильич.
- Ну, ты подумай! – возмутился Василий. - То, как я его вчера в коляску погрузил, видимо, не показалось ему наукой! Ах, ты, досада какая! Ну, остолоп! Остолоп, одно слово!
Поздоровавшись со всеми, мы с Мишей спустились с коляски, но садиться за стол не стали, сочтя, что неудобно нарушать идиллию двоих, однако, когда подошли к дому, встретили бабу Валю, которая вышла проводить Татьянку. Миша поздоровался, а я спросила:
- Марьяша, похоже, ожила?
- Да, вот каждый день женихи разрывают её на части, ей лечиться некогда. Но ничего не могу сказать, ей лучше становится не по дням, а по часам.