Страница 117 из 174
- Легче стало, наверное, Марьяше, раз она с кровати встала, - сказала я Василию.
- Хорошо бы, - ответил он. – Может, баба Валя нам с ней поговорить даст?
В следующую минуту мы подъехали, и Василий еще с козел крикнул:
- Приветствуем вас, Марьяна Тимофеевна. Хорошо, что вы вышли на воздух. Пользительно это очень. Жара стоит такая, в помещении, что и дышать-то нечем.
Мы остановились недалеко от Марьяши и, пока сходили с коляски, я услышала презрительное ворчание дочери Лыжина:
- Пользительно ему!
- Бедный Василий, он же искренне переживает, а ты заметила ошибку и злобствуешь.
- Так и целуйся с ним, раз он тебе так дорог!
- У меня есть, с кем целоваться, у меня мой Миша есть, а ты не задирайся, не строй из себя принцессу на горошине.
- О чём вы, барышни, тут спорите? – спросил подошедший Василий, привязавший к дереву лошадь, пока мы с Марьяшей ругались.
- Скоро подерёмся, - ответила я.
- Что вы, что вы?! Разве девушки могут себе позволить такое безобразие?! Странно! – удивился бедный Василий.
«Знал бы Василий, до какой степени могут, если их не останавливает ни воспитание, ни угроза наказания и позора. А сейчас здесь странно ему…»
Тем временем из домика вышла баба Валя, а следом за ней пулей со ступенек вылетела Танька.
- Как твои успехи, Танюшка? – спросила я.
- Спроси у бабы Вали.
- Баба Валя, как она? Слушалась?
- Девочка, как девочка. Посмотрим еще. Сегодня учила её грибок ногтей лечить у бабки. Мы с ней в уксус яйцо положили, чтобы за два дня настоялось средство. Потом разболтаем, нальем в пузырёк, бабка пришлет внучку, научим смазывать или мочить ватку и привязывать. И никакого толстого ногтя у бабки не будет. А еще что мы делали, Танька?
- Полынь собирали дядьке желудок лечить. Сушить полынь вешали.
- Ишь, сметливая, запомнила, что полынь горькая любой гастрит за три дня излечит, любую изжогу навсегда уберёт.
«А если еще и с Омезом полынь, то забудешь, что за изжога такая, - подумала я, - но об Омезе здесь еще не знают, так да здравствует же пока одна полынь и баба Валя!»
Василий тем временем подсел к Марьяше за стол и что-то ей увлеченно втолковывал. Из леса показался столб пыли, а в этой пыли иноходью бежала лошадка с Наумом на козлах.
- Ну, вот и ещё гости пожаловали, да только бы с добрыми помыслами, - проговорила баба Валя, а я ей ответила:
- Это коляска купца Лыжина. Возницу Наумом зовут.
Седока не было видно почему-то.
«Лыжин одного Наума прислал, что ли?» - подумала я, но «ларчик скоро открылся» и позади Наума показалась фигура Сербинова, который … лежал на сиденье.
- Что это с ним? – спросила баба Валя.
- Днем он жаловался на колено, - ответила я, - а что сейчас с ним – не знаю.
Коляска остановилась поодаль от нас. Сербинов остался лежать. Наум позвал:
- Василь, помоги!
Видно было, что Василию трудно оторваться от разговора с Марьяшей, но все же он не смог не проявить готовность помочь и подошел к коляске, где так и лежал, кисло улыбаясь, Сербинов. Наум взял его подмышки, Василий – за ноги, и так сняли больного с коляски на широкую лавку возле стола. По тому, с какой силой он кусает губы, было видно, какую боль при передвижении испытывает этот молодой мужчина.
Подошла баба Валя.
- Ну, и что, милок, с тобой случилось?
- Ох, не знаю. То колено болело, а теперь вступило в спину, не пошевелиться. Радикулит, сказал врач, когда мы были у него на приеме. Сказал, что надо лежать, но мне лежать некогда, отгрузка идет. Вот и решили сюда приехать, может, вы поможете.
- Отчего ж не помочь? Поможем, - пообещала баба Валя. – Танюшка, я тебе сегодня показывала большие листья лопуха на полянке, ты помнишь?
- Помню, - ответила девчушка.
- Вот и сбегай туда и сорви несколько штук тех, которые больше остальных.
- Сколько? – переспросила Танька.
- Да штук пять-шесть, а ты разве считать умеешь?
- Умею, конечно! – возмущенно заявила девочка.
- Ну, так беги. А ты, Марьяша, не засиживайся, а сходи, поставь самовар. Он целый день стоял на солнце, поэтому должен быть горячим. Несколько щепочек добавь и всё.
- Пусть Дашка поставит! – перекинула на меня стрелки купеческая дочь. Я тут же метнулась к самовару.
- Назад! – прикрикнула на меня баба Валя. – Марьяша, отправляйся ставь самовар. Ты не можешь обижаться на бабу Валю, потому что сама видишь, что болезнь твою побеждаем помаленьку. Так что слушайся меня и расхаживайся, напрягай мышцы-то. А ты, Даша, неси сюда скалку и поставь на керосинку утюг. Пока я схожу за теплыми перевязками, ты, Василий, откати брючину и подними болезному рубаху с поясницы. Как зовут-то тебя, болезный?
- Алексей Ильич, - ответил Сербинов.
- Ну, для Ильича ты еще недостаточно стар, мы люди простые, для нас и Алексея достаточно, - пробурчала баба Валя, уходя в свой домик.
Вернувшись, она вынула из стопки тряпья теплую подстилку и расстелила на стол, потом достала лоскут тонкой ткани и через него прогладила листья лопуха после того, как отбила жилки на них скалкой. Она наложила эти теплые листья на поясницу Алексея Ильича, утепляя тряпками и, ласково приговаривая на разные лады. Потом баба Валя такие же лопухи привязала к обоим коленям молодого мужчины, опустила штанины и наказала полежать, пока Марьяна приготовит чай.
Когда Марьяна принесла чашки для чая, сухарики и мёд, презрительным взглядом ненависти окатив меня с головы до ног, я поймала направленный на неё пылающий восхищением взгляд Сербинова и смешанный с сочувствием, но всё-таки непривычно злобный для этого всегда позитивно настроенного парня, взгляд Василия. Он, этим взглядом уставившись на Сербинова, будто старался отгородить Марьяшу от беспомощно развалившегося на лавке Алексея Ильича.