Страница 9 из 28
Так что, готовиться было нужно.
Поэтому Люнхай первым делом пошёл к математичке и попросил у неё пособия для подготовки. Затем такие же пособия взял по родному языку и другим необходимым предметам.
Люнхай не хотел, чтоб все говорили, что вот он наконец-то исправился и взялся за ум. Поэтому он пошёл на стадион и забрался на дальние трибуны. И уже там разложил пособия и тетради. Но приступить к подготовке не успел – позади него стоял Бодрай. Он как врождённый журналист умел неожиданно появиться в нужном месте и в нужное время. Глядя, как Люнхай раскладывает свои тетради, Бодрай сказал:
– Я и не думал, что ты действительно будешь учиться.
– Что тебе нужно?
– Да, в общем-то, ничего.
– Ну, раз ничего, так иди своей дорогой.
Бодрай перешагнул через сиденье и сел рядом с Люнхаем:
– Если хочешь, я тебе помогу.
Люнхай удивлённо посмотрел на Бодрая. Он ожидал издёвки, даже ссоры, но никак не предложения помощи. Поэтому помедлил с ответом, собираясь с мыслями.
Бодрай, видя сомнения Люнхая, повторил своё предложение:
– Давай помогу подготовиться. Ты сильно отстал, и тебе будет сложно одному.
– С чего это вдруг такое внимание?
– Можешь считать, что у меня сегодня хорошее настроение. Так что, пользуйся.
– Сегодня «пользуйся», а завтра счёт предъявишь?
– Люнхай, я тебе помощь предлагаю. Хочешь, принимай. Не хочешь, нет. – Бодрай встал, готовый уйти.
Люнхай помедлил ещё немного, потом ответил:
– Спасибо за предложение. И не обижайся. Просто неожиданно всё.
– Я сам себе удивляюсь. Но вот, захотелось помочь. С чего начнём, с математики?
Когда много позже отложили тетради и пособия, то ещё некоторое время сидели молча. Бодрай – откинувшись на сиденье, а Люнхай – наклонившись на спинку впереди и подперев голову. Сгущались сумерки и Люнхай мысленно видел бегущую по стадиону Осику. Но впервые за последние дни боль не терзала его. Пустоту, пусть временно, заполнили математика и, как это ни странно, Бодрай.
Люнхай смотрел на футбольное поле, изучал знакомую до мельчайших деталей беговую дорожку и даже не пытался поймать обрывки мыслей, которые проносились у него в голове. Он чувствовал приятную усталость и лёгкость. И не от того, что хорошо поработал, а от того, что живой человек был рядом с ним.
Бывает так – вот человек рядом, но ты понимаешь, что он в этот момент бесконечно далеко. А тут Бодрай действительно был рядом. Он легонько хлопнул по плечу Люнхая и сказал:
– Ну что, пойдём? Или ты хочешь ещё посидеть один?
Люнхай почувствовал теплоту, с которой были сказаны эти слова и с благодарностью поднялся:
– Пойдём. Спасибо тебе, Бодрай. Ты хороший парень. Не такой уж и гад.
– Такой, такой, – засмеялся Бодрай. – Я бываю последней сволочью. Ты уж извини меня.
– Замётано, – ответил Люнхай
И они пожали друг другу руки.
– Я ведь временами завидую тебе, – немного помолчав, сказал Бодрай.
Люнхай опешил:
– Ты!?
– Представляешь? – снова засмеялся Бодрай. – Ты можешь идти против течения, оставаться собой. А я вот не смог.
Люнхай растерянно смотрел на своего постоянного противника и пытался осознать то, что говорил Бодрай:
– Я ведь мечтаю стать журналистом, – тихо сказал Бодрай.
После небольшого молчания добавил:
– Ну вот, сказал и легче стало.
Люнхай ответил:
– Я и не знал.
– Конечно, не знал! Я и сам только недавно это понял. Когда ты сказал, что фонарик помогает смотреть, но мешает видеть.
– Я не хотел, просто…
– Да нет, ты прав. Видимо, я действительно что-то важное в своей жизни проглядел.
– Журналистику?
– И её тоже. Если хочешь, завтра после уроков снова позанимаемся?
– Хочу. Спасибо.
– На стадионе в три?
– Договорились.
И, пожав руки, Люнхай и Бодрай разошлись в разные стороны.
Люнхай шёл и улыбался. Впервые за последние дни. Он даже предположить не мог, что есть кто-то, кто завидует ему. Сам-то он считал, что жизнь закончилась. Конечно, Осика… болью скребнуло сердце. Но теперь Люнхай больше не казнил себя, за то, что потерял её. Теперь он вспоминал её улыбку, поворот головы, смех, то, как она поправляла волосы, запах, её спортивную фигурку, которую он в мечтах нежно обнимал.
И его душа отзывалась теплом.
Когда ночью он услышал, что его мама снова плачет, он подошёл к ней, неловко обнял и сказал:
– Мам, ну что ты в самом деле? Как маленькая, прям. Жизнь продолжается, а ты за своими слезами всё пропустишь. Я тоже люблю папу, но его больше нет с нами. А мы друг у друга есть. Давай жить!
Мама разрыдалась ещё сильнее, но это от того, что от слов сына ледяной комочек в сердце растаял и со слезами вышел наружу.
– Что ж, от слёз боль что ли проходит? – спросила меня Олюшка.
– Навряд ли уже совсем пройдёт, но легче станет. И потом, мама с Люнхаем страдали каждый сам по себе, в одиночестве. А тут открылись, вот и оттаяли оба. Они ведь нужны друг другу. Надеюсь, скажут все тёплые слова, которые не смогли сказать во время ледяного молчания. Ну, что, рассказывать дальше или пойдёшь спать?