Страница 7 из 28
Хотя всё не совсем так – некоторое моральное удовлетворение есть, когда узнаёшь, что виновные в гибели близкого тебе человека наказаны. Всего лишь моральное удовлетворение, от которого боль не становится меньше.
Наоборот, в те моменты, когда ты узнаёшь, что аварийные выходы были закрыты на замок, а тот, кто мог оказать помощь, прошёл мимо терпящих бедствие, когда понимаешь, что у близкого человека был шанс остаться живым, но кто-то лишил его этого шанса, становится особенно больно.
В такие моменты тебя раздирает между желанием знать все нюансы последних минут жизни и желанием заткнуть всем глотки, чтоб замолчали, чтоб больше не говорили! Потому как боль нестерпима…
А журналисты освещают всё новые и новые подробности. И вот уже выясняется, что транспорт вообще нельзя было выпускать, что владельцы хорошо наживались на этой развалине, что надзорные органы брали взятки…
Шумиха вокруг скандального происшествия поднимает рейтинги передач, но вскоре о трагедии говорят всё меньше и меньше. Жизнь продолжается. Происходят всё новые и новые события. И ты остаёшься один на один со своими горем.
И это ещё хуже, потому что ты понимаешь, что никому не было и нет никакого дела до тебя. Всех волновал скандал. Хроники происшествий выбирали не просто горячие, а «жареные» факты. Ты же с твоей болью никого не интересуешь.
И не важно, сгорел ли автобус или пропала девушка.
А если ты ещё и не близкий родственник, а одноклассник, то и вовсе сиди и молчи в тряпочку. И никому не говори о своей боли, потому что стоит только заикнуться, как по телевидению покажут душещипательную историю, в которой не будет ни слова правды, за исключением, разве что, имён.
Вот Люнхай и молчал.
Он не плакал, потому что мужчины не плачут.
Он слушал новости о маньяке-педофиле и молчал. Он слушал подробности расследований, и о том, что тело жертвы так и не было найдено, и молчал. Он молчал и позже, когда в местных новостях стали рассказывать о городской олимпиаде по физике между десятыми классами общеобразовательных школ, а в мировых новостях – о тайфуне в соседнем мире, унёсшем жизни трёхсот человек. Он молчал.
Только вечерами приходил на школьный стадион и бегал до изнеможения, а потом ложился на подстриженную траву футбольного поля, смотрел на звёзды и снова и снова спрашивал: «За что?».
Он часто вспоминал тот злосчастный день в мельчайших подробностях и всякий раз спрашивал себя: «Почему отпустил Осику? Почему не был рядом? Почему не защитил?».
Конечно, Люнхай слышал рассказы Алики, Моники и Санниабая. Но все рассказы разнились и сходились только в одном – Осика ушла в глубину тучи одна. И никто её не удержал.
И вообще, странная туча была. По телевидению сказали, что это пылевая буря. Но буря предполагает сильный ветер, а тут без ветра – Люнхай в этом абсолютно уверен. Причём, не просто не было ветра, а не было его вообще. И поэтому непонятно, как облако-туча передвигалось. Ещё непонятно то, что все очевидцы рассказывают о происшествии по-разному. Те, кто находились в помещениях, вообще ничего не заметили. А из тех, кого туча застала на улице, некоторые говорили об облаке пыли и мусора, другие о светлячках и каких-то странных животных, а кто-то – об инопланетянах и духах или вообще несли околесицу о звёздах и галактиках. Некоторые ребятишки будто бы видели фей…Но все сходились в одном: вначале была пыль, темнота, в конце – вспышка света, после которой темнота быстро рассеялась.
Сам Люнхай тогда был на улице. Он сидел на трибуне стадиона и думал об отце, о Бодрае, об Осике, о маме, о школе… Думал о том, что надо бы собраться да подготовиться, ведь если он завалит ЕГТ, а Осика отличница, то жизнь может далеко развести их, а ему этого очень не хотелось. Осика стала для него якорьком, который держит, помогает душе видеть Путь. Самой душой. Осика – это то, ради чего стоит жить в этом мире. Вот и с Бодраем она его выручила, и мама будет рада их дружбе. Только б не потерять Осику, как отца.
Тогда-то Люнхая и накрыла темнота.
Он хотел бежать к Осике, но темнота была настолько плотной, что продвигаться можно было только наощупь.
Люнхай с большим трудом спустился с трибуны вниз, огляделся и понял, что темнота не однородна. Вроде как светлячки летали, или точнее, плавали вокруг. Только свет от светлячков освещал лишь их самих. Окружающий мир оставался в темноте.
Бессмысленные и бесполезные светлячки раздражали Люнхая. Ведь они не могли помочь ему отыскать дорогу к Осике. И скорее мешали, суля пустые надежды.
«А что, если это конец света, и я больше никогда не увижу Осику?!», – подумал Люнхай, и его душа сжалась от отчаяния. В этот момент темнота вспыхнула ярко и ослепительно, и довольно-таки быстро растворилась. День вернулся. Но тревога осталась.
Люнхай был недалеко от выхода со стадиона, и он не стал задерживаться, а поспешил к дому Осики.
Чем ближе подходил к дому, тем чаще ему встречались прохожие. Некоторые ошеломлённо оглядывались, другие просто шли по своим делам и недовольно бурчали, когда путь им преграждали озирающиеся люди.
Люнхай по сторонам не смотрел, он спешил. Ему необходимо было убедиться, что с Осикой всё в порядке.
Когда Люнхай спросил Осикину маму, где её дочь, та ответила:
– Скоро должна быть. Обещала через два часа прийти.