Страница 3 из 22
Их первый ночлег вместе. Только вот веток надо набрать для костра – даже поздней весной в предгорьях Ялпынг-Нёра ещё холодно. Подмораживает. Земля не торопится сбросить с плеч снежное покрывало, а солнце не балует лишним теплом. Но рядом с Унху так сильно колотится сердце, что вмиг жарко становится. Никак не замёрзнуть.
Таскув сбросила задумчивость и вновь двинулась вдоль тропы, широким охотничьим ножом срезая сухие нижние ветки с елей да редкий тонкий сухостой. Она не боялась заблудиться: места с детства знакомые, хоть и далеко от дома успели уйти. К тому же духи помогут выбраться, куда нужно, коль ноги всё же уведут не туда. Шаманки всё видят по-другому, ведают скрытое от глаза обычного человека.
Ветер донёс до слуха шаги – Таскув замерла, невольно приготовившись защищаться ножом. Показалось? Но повторный звук нарушил неподвижную тишину древнего леса. Мелькнул средь стволов отдалённый огонёк – совсем в другой стороне от их Унху стоянки. Пронеслись эхом мужские голоса. Много. Кто же это? Не решила ли вновь самоедь напасть, или зырян нелёгкая принесла? Вон, приезжали давеча, с шаманом своим во главе, хмурые да кряжистые все, по сторонам, точно разбойники, зыркали – чем бы поживиться. Но – смешно сказать – свататься приходили. Сроду такого не было между их племенами: всё враждовали больше, земли холодные и неприветливые, делили. А тут шаман их, Лунег, вдруг жену себе попросил. И не абы кого, а Таскув.
Сама она того не видела и разговоров их не слышала – люди потом рассказали – но, верно, долго отец над ним смеялся. Уж чего удумал, окаянный. Пришлось зырянам домой возвращаться не солоно хлебавши. Вот только матушка после долго печалилась, словно испугалась чего.
Как бы шаман настырный вернуться не пожелал.
Опустив на землю связку веток для костра, Таскув тихо пробралась между толстых стволов елей и лиственниц, стараясь не тревожить кустов. Приблизилась к тому месту, где поблескивал скупой огонёк. Оказалось, горит факел, а в круге света от него собралось с десяток мужей, один другого выше да внушительнее. Чуть дальше, в тени, стояли, потряхивая гривами, их лошади.
Не зыряне это, а уж тем более не самоедь, ростом от пней недалеко ушедшая.
На обширной поляне стояли люди с запада, которых здесь нынче нечасто увидишь. С ними вогулы тоже дружбы не водили: старые обиды забыть не так-то просто. Но всё ж платили ясак пушниной их вождю. Он много южнее уже возводил крепостные стены, обещал народ ему подвластный от башкирских племён защищать.
Пожалуй, такие и правда кого угодно защитить смогут. Могучие и широкоплечие все, как один. Волосы их даже в холодных сумерках отливали бледным золотом. Вытянутые лица и необычно большие, светлые глаза приковывали взгляд… Таскув не могла насмотреться. От незнакомцев веяло далёкими землями, пыльными дорогами запада. И паулами, такими большими и многолюдными, что можно ходить там весь день, да так и не обойти.
И что только привело их на тайную тропу, о которой знали лишь вогулы да их соседи – остяки? Как они вообще её нашли?
Таскув шагнула прочь – надо бы Унху предупредить – но зацепилась за ветку подолом плотного гуся[1]. Замешкалась на миг, высвобождаясь и поглядывая в сторону чужаков: лишь бы не услышали возни.
Вдруг чьи-то сильные руки схватили за плечи. Таскув замерла, чувствуя, как сердце прыгнуло к горлу.
– И что ж это за пташка тут в ветвях прячется? – раздался позади насмешливый голос. Странно, но говорил его обладатель по-вогульски, хоть и не чисто.
Её развернули, и перед взором возник один из тех незнакомцев, которые теперь, похоже, собирались устраиваться на ночлег. Сначала Таскув увидела перед собой широкую грудь, вышивку на распашной, не такой, как у вогулов, малице и серебристую застёжку плаща. И только задрав голову, встретилась с пленителем взглядом.
Он неожиданно улыбнулся, рассматривая её лицо. Молодой. Если бы не курчавая, чуть рыжеватая борода, так больше двадцати зим и не дашь. Светло-русые волосы его, встрёпанные и спутанные с дороги, падали на плечи. А голубые глаза казались вовсе не злыми, весёлыми даже. Да вот только что за этим взглядом кроется.
Таскув прижала руки с ножом к груди и попятилась – а он и удерживать не стал, только предусмотрительно отобрал оружие. Легко, одним коротким движением. А ну как теперь в ход его пустит – и поминай, как звали? Кто его, этого чужака знает… Разве мало люди с запада горя вогулам причинили, когда с исконных земель гнали на север? И убивали, и мучали, бывало.
– Ещё поранишься, – сказал незнакомец нарочито строго, словно неразумному дитю. – Как ты тут оказалась? Паул далеко?
И нахмурился, гадая, верно, понимает ли она его. Таскув осторожно сделала шаг назад, потом ещё один, повернулась и бросилась бежать. Сквозь собственное дыхание она прислушалась, нет ли погони, но молодой чужеземец преследовать её не взялся.
Напрочь позабыв о собранных ветках, она неслась, только и успевая огибать деревья. Вскоре показалась впереди другая поляна, а на ней – Унху, сидящий у разведённого костерка. Таскув ввалилась на прогалину и остановилась отдышаться, а то и слова не вымолвить. Унху, не глядя на неё, поправил ветки в костре.