Страница 9 из 23
Почему-то я, поглощенная воспоминаниями о настоящей жизни, совершенно не задумываюсь о существовании некой столицы, а сейчас стало интересно: какая она? Именно в столицу на переаттестацию отправился Паскау, чтобы продлить врачебную лицензию. Говорить о ней Пеш отказывается, вероятно предполагая, что раз уж я ведьма, то знаю все на свете. Такое обращение – бесит.
В углу «для маленьких пациентов» больше никто не скулит: лайка старосты Бруно стремительно идет на поправку, и она покинула избушку четыре дня назад. Зато его шубу из пузырей получил Реймун, в бессознательном состоянии страдающий не только от травмы головы, но и от аллергии.
Грудь, покрытая желтыми гниющими пузырями, осторожно вздымается от глубокого дыхания. То же происходит на плечах, а на спине из лопнувших под тяжестью тела пузырей выливается гной. Приходится приподнимать Сальвера и протирать антисептической настойкой спину гораздо чаще, чем руки или грудь, и менять рубаху.
Мальчишка стремительно теряет вес. Без горячего и мяса он хилеет, а бульоны, которые глотает чисто на автомате, могут лишь поддержать жизненно важные функции организма. Реймун не умирает, но паралич начинает способствовать атрофированию мышц. Жизнеспособность мозга также попадает под сомнение. То, что с такой травмой Сальвер до сих пор жив, – чудо.
Обращение «ведьма» бесит. Но доктора, вызванные из города Надалем Пешем, заставляют меня сатанеть. Давно привыкнув, что моя избушка – проходной двор, – я готова головы оторвать «светилам медицинской науки» за их вредность и самомнение.
Но, стоит признаться, толк от них значительный, но неэффективный. Антисептические настои, стерильные бинты (обработанные особым раствором и запечатанные в специальные коробки ткани разной ширины и толщины). Некоторые лекарства и рецепты мне кажутся весьма прогрессивными и действенными. Только не в этой ситуации.
С каждым днем нервозность Надаля Пеша становится более явной: он страшится смерти товарища и друга. Он ждет нападения, а ожидаемые нападающие – смерти Реймуна. По крайней мере, так предполагает лорд, поэтому никому не позволяет покидать деревню. Даже прибывшим врачам. Тем более им. Ограбление дома на окраине деревни – проверка. За какого демона принимают иссушившегося от болезни мальчишку, что с ним так осторожничают?
Все пролетевшие дни Сальвер неподвижно пролежал на столе, укутанный в пропитанное успокоительным раствором одеяло. Его «проклятую» тулузу я сожгла еще в тот же день, в который произошел несчастный случай.
Из головы все никак не выходит факт симптомов острой аллергии: гниение происходит не из-за заражения, а из-за ожога. Я не сразу поняла, что гнойная жидкость – это подкожный жир и разжиженные частицы мышечной ткани.
Сметана против гнойников бесполезна, а потому я съедаю ее сама, восполняя запасы организма на ближайший месяц. Наворачивая ложку за ложкой густой сметаны, я время от времени поглядываю на Реймуна, с неделю чувствуя копошащуюся в голове мысль о его спасении. Сформулировать, даже нечетко, не получается ровно до тех пор, как на мутный вопрос насчет аллергии лорд Пеш отвечает однозначно: «Реймун обожает перец».
Отставляя миску с остатками сметаны, я медленно спускаюсь с теплой печи и подхожу к столу. Осторожно отодвигая край одеяла, вижу уже знакомую картину: пузыри начинают лопаться и на груди, так что все причины стремительной потери веса выявлены. Радовало одно – жара нет. Температура более-менее держится на одном уровне «сойдет».
Колдовские силы появляться не спешат. Я и так, и эдак: руки грею над раной, и шепчу какие-то заговоры, и еще какую-то ересь делаю, приказывая телу исцелиться. Этот мир – всего лишь коматозный сон. Мир обязан подчиняться моему желанию. Я – закон и высшая власть. Демиург. Да как вообще возможно, что моя прихоть – месть – исполнена мгновенно, а вторая – исцеление – никак?!
В неуютной обстановке под страшным давлением я все-таки не выдерживаю. Не знаю, что я и каким тоном говорю, но гноящаяся плоть на груди Реймуна нагревается, кипит, как вода, и паром поднимается над ним и быстро рассеивается. Происходит этот процесс долго, но я слишком пристально наблюдаю, что теряю ощущение времени.
Всего десять минут назад испещренная гнойными пузырями грудь сейчас покрыта совершенно чистой, сияющей здоровьем кожей. Не сдерживаясь, я осторожно прикасаюсь кончиками пальцев к розоватой коже и, на мгновение одергивая руку, провожу ими от правой ключицы до нижней пары ребер. Невероятно. Невообразимо. Новая кожа не сохраняет жар, медленно остывая и бледнея до тех пор, пока не приобретает легкий песочный оттенок.
От созерцания проделанной колдовской работы отвлекает доносящийся с улицы гомон. Резко укрывая мальчишку одеялом (от неожиданности и голову тоже, но вовремя хватаюсь и исправляю ошибку), я проверяю его дыхание и с чистой совестью выхожу из избушки. Меня ожидает лай собак и общее недоумение охотников во главе со старостой Бруно.
Знакомая мне лайка, бывший пациент, выходит в перед. Она несет в зубах мертвого белого зайца, испачканного кровью. Кровь капает на снег, оставляя маленькие пятна. Лайка ровным шагом подходит ко мне, останавливается в метре, и аккуратно кладет тушку у моих ног. Бруно приближается к ней и треплет ее по холке.