Сказки иных миров

Две минуты ежедневного сна окончены. Поднимаясь из-за письменного стола, безуспешно пытаюсь оттереть с рук пролитые чернила, но лишь размазываю их еще больше. Мелки, которые я просила, мне приносят.

Не только темно-серые, но и цветные. Еще дают бумагу и вместе с ней на столе лежит набор для письма: шесть цветов чернил в бутыльках, подписанных как «карминные», «пурпурные», «изумрудные», «кобальтовые», «янтарные», «стальные». К каждому прилагается перо на подставке.

Злит все, начиная от звуков местного языка и заканчивая каждым аборигеном в отдельности. Мало того, что существует юный Сальвер с его заскоками и лживой влюбленностью, так он оказывается не таким уж и маленьким. Ему пять тысяч сколько лет? Если мои где-то шесть тысяч – всего лишь перевод из реального возраста в здешний, то сам Реймун все эти пять с чем-то тысяч лет прожил. Но в голове не укладывается, как такой… такой… такой, как он, может быть старшим сыном лорда Гаусельма Сальвера? Такой вздорный и беспечный. Кажется.

От моей ярости потрясывает стол, а размазывающиеся по рукам и по столу чернила расходятся по цветам и вплывают в свои бутыльки. Все происходящее в той или иной мере намекает, что пора подчинить магическую силу, а не импровизировать каждый раз. Еще лучше – выбраться из этого сумасшедшего сна как можно скорее. Даже не так – немедленно. Если не получится, то больше ни в коем случае не углубляться в ненастоящую жизнь, а попытаться отстраниться от нее. Тогда точно найду выход в реальность. В здоровую реальность.

Спускаясь на первый этаж, я оказываюсь в центре невероятного для поместья оживления. И дурак поймет, что ожидается великое торжество, а вот какое – мне неизвестно. Быстрее всех летает счастливая младшенькая Сальвер – Маюрано. Она одной рукой держит охапку парадно расшитых камнями разноцветных тулуз, а на вторую руку вешает несколько массивных шейных украшений.

Маюрано мелькает, не замечая меня. Притормаживая одного из слуг, вроде бы знакомого по приезде, спрашиваю о причине творящейся суматохи. Ответ до банальности прост: Маюрано выдают замуж за какого-то власть имеющего при царском дворе мужчину.

Вчера наколдованных мною жаб убивает моей же вспышкой ярости, но убирать мертвые тельца принимаются только через полчаса, как только убеждаются в отсутствии искр жизни в них.

Еще через полчаса блужданий по поместью, полукругом обходя кухню, я попадаю комнатушку врача, в которой находятся двое. Совсем «юный» мальчишка, старший сын лорда и леди Сальвер, сидит на пуфике и стойко терпит мучения колдующей над его лицом матери.

Из его пояса выглядывает рукоять стального тормаша. Случайно брошенная шутка о «поцелуе принца», который спасет «заколдованную принцессу», то есть тормаш, воспринята Реймуном на полном серьезе.

– Яд аг смертельно опасен, если попадает на слизистую или в кровь, – с удовольствием пропеваю я, глядя на вытянувшееся от шока лицо леди Фламенко. – Твое счастье, что не имеешь привычки облизывать губы.

Реймун не шелохнется и даже не передергивает плечами. Потрясающая выдержка! Он сидит ко входу во врачевательскую спиной, и мне не видно его лица. Могу поклясться, не дрогнет ни один мускул на его лице.

После произошедшего в Приючье есть ли ему смысл бояться смерти? Он уже умирал один раз… по моему велению. А леди Сальвер, отставляя дело, всматривается в черты моего лица, наверняка в поисках крупицы чего-нибудь человеческого. А зачем мне по-человечески относиться к тем, кого не существует? Так хоть злость сорву.

– Ты не по-женски удивительна, – ровно произносит Реймун, поднимаясь на ноги и поворачиваясь ко мне лицом. На его губах цветут ожоговые волдыри. – Сколько еще твоих проказ мне придется спустить с рук?

Пытающаяся встать Фламенко падает обратно на пуф, в страхе глядя на сына снизу вверх. А мне смешно. Только представить, сколько жаб он перецеловал, желая найти свою любимую безделушку! Десяток? Два десятка? Три десятка?

Улыбка не сходит с моего лица, но не смеюсь. Их призвано так много. Что же сотворить в следующий раз? Не хочу повторяться, но ничего оригинального в голову не приходит. Может, наводнение крыс? С пропитанием здесь туго, только кофейные орешки мне по вкусу. Или… нет. Стоит ли?.. вряд ли.

– Я спросил сколько?! – кричит бесовской Сальвер, левой рукой прижимая к себе за талию, а правой схватив за подбородок, чтобы не вертелась.

Когда он так близко я не замечаю, как игнорирую все предпосылки предстоящей опасности. Целует он грубо, отрывисто. Сжимает сильно, до боли. На сопротивление не обращает внимание и даже гневный оклик матери «Реймун!» не отвлекает его.

Сейчас, в данный, в конкретный момент со мною мужчина, а не мальчишка. Сатанеющий, не контролирующий себя, но мужчина, знающий чего он хочет и целеустремленно добивающийся успешного результата, не сходя с дистанции.

Это сон, значит, эротическая фантазия? Только я млею и позволяю делать со мной все, что угодно душе (видимо, моей), как Сальвер прекращает и отступает. В синих глазах ни капли возбуждения, зато непонимания – море.

Если он хочет сыграть на чувствах – то победа, а вот если припугнуть – провал. Значит соблазнять как возлюбленную он не собирается, но и заходить далеко с пешкой не решается. Дрянь. Слабовольная дрянь, которая не в состоянии даже довести задуманное до конца.