Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 11 из 23

Выжидая время, пока Надаль Пеш отойдет от избушки на приличное расстояние (выполнение данного ему задания займет около часа), я метаюсь от одного угла к другому, собирая вещи и утрамбовывая их в вручную сшитый портфель года два назад. Он такой тканевый с меховыми вставками, так что достаточно вместительный и не должен порваться от нагрузки.

Перед тем, как надеть теплую накидку, я в последний раз подхожу к Реймуну, жалея, что не могу ему помочь. Не важно, существует он или нет, но хочется еще хоть раз увидеть его серьезные синие глаза. Мне даже кажется, будто все происходит взаправду, а моя шутка-месть приводит к смерти человека. Фактически совсем ребенка.

Не знаю, сколько ему лет по меркам этого мира (ни разу не встречала здесь использующих понятие «возраст»), но в реальности я дам ему лет двадцать. А после, с учетом некоторых деталей, например, голоса, скорректирую до шестнадцати-семнадцати. Когда подростки выглядят старше своих лет – обычное дело.

– Ты будешь жить, – шепчу, вспоминая правильное произношение на родном языке (как понимаю, все «заклинания» начинают работать только будучи произнесенными на русском). – Так живи.

Улыбаясь, я вздрагиваю: за окном начинается вьюга. Притом начинается резко, без всякого предупреждения, как наступление сумерек. Снег выбивает мутную желтую пленку из окна, ветер (буран!) влетает в избушку, опрокидывая вещи с полок и сдернув меховую накидку с крючка. Разбивается стекло. Печь затухает.

Трещат стены и срывает крышу, рушатся полки. Стена за печкой, стоящей в углу, разлетается в щепки, а другие две катятся бревнами в лес, падая под наклоном. Пол дрожит и проваливается. Разваливается печь, распадаясь глиняными кусками. Стол падает вместе с Реймуном, когда подкашиваются и обламываются деревянные ножки.

От ужаса я не могу пошевелиться. Когда локальный Армагеддон заканчивается, от избушки остается немного: местами проломленный дощатый пол, перевернутые табуреты вокруг крышки стола с лежащим на ней Сальвером, нижние бревна стен, сломанная по диагонали дверь на лесенке, битое стекло и обломки полок, основание печи… Зато «живая» накидка, хотя собранный мною портфель сожжен дотла.

И в абсолютной тишине звучит тихий-тихий стон:

– Спина-ааа…

 

***

Реймун без оглядки на совесть поедает пожаренного Аймуне кролика, который, в общем-то, подарен мне. Кролик найден той же лайкой, правда обгорелый, и принесен обратно. Бедное дитятко за пролежанное время оголодало настолько, что кроликом делиться не собирается ни кусочком. Заботливый, однако! Если так пойдет и дальше, то испортить фигуру перееданием я не смогу, даже если очень сильно постараюсь.





Доктора в спешке собирают свои вещички и отправляются в город, из которого вызваны. Как известно, толку они не приносят практически никакого, а вот бесят юного Сальвера на раз-два. Все то время, якобы проведенное без сознания, он прекрасно осознавал и мучился от врачебных процедур.

Оказалось, что Реймуна боится не только мнительная Аймуне, но и кто только встретится ему на пути. Причина – военные заслуги перед царем. Больше мне никто говорить не хочет, а сам виновник, расправляясь с крольчатиной, выдерживает правила этикета.

Мы: я, Реймун, староста и его жена, сидим в его домике и наслаждаемся жаром раскаленной печи. От моей избушки имеются в наличии только обломки и, судя по всему, никто не собирается восстанавливать мне ее.

Заготавливать бревна зимой и отливать печь… проще выделить ночлег в чьем-либо доме, но желающих особо не отыскивается. Поэтому на зиму придется остаться в домике Паскау. Только нужно будет спросить у Бруно, где тот расположен.

Вскоре к нашей молчаливой компании присоединяется Надаль Пеш, и хозяйка мгновенно ставит перед ним кружку молока и доливает Реймуну. С собой лорд Пеш приносит загруженную чем-то брезентовую сумку, но показывать, что в ней, не спешит или не собирается вовсе.

– Отправляемся после обеда, – сообщает лорд Сальвер и делает еще один глоток молока. – Ведьму возьмем с собой. Приючье не переживет еще одного такого погрома.

Староста Бруно и лорд Пеш синхронно кивают, а вот Аймуне боязливо косится на меня. И правильно делает. На какое-то мгновенье я даже думаю, что лучше позволить этому нахалу умереть. По крайней мере, я бы не осталась сейчас бездомной.

Зато совесть, которая попирает чувство вины за перечную проказу, очищается вмиг: аллергия-аллергией, но урок этому мальчонке преподать следовало. Жаль только, что он его не внял.

Реймун кашляет, поперхнувшись. После, подавляя желание скорчить лицо, ложкой снимаю пенку с губ и с поверхности молока в кружке. Зато в прищуренных синих глазах запросто угадываются истинные чувства. Привереда. От такого мальчишки стоило бы ждать выкриков «Не хочу!» и «Дайте другое!», но он молча отставляет кружку и, заканчивая с остатками кролика, вытирает губы полотенцем.

Лорд Пеш встает и, следуя примеру благодарящего за еду и приют товарища, надевает меховую накидку, и направляется к выходу на улицу. Я встаю, но уходить никуда не собираюсь. Проводить двух лордов – да, не стоит лишний раз строить из себя холодную леди. На «нет» эти двое могут отреагировать чисто принципиально.