Страница 26 из 224
"- Бледность всё так же является выразительной чертой чада вампира и человека, только к прекрасной фарфоровой коже, как дополнение, идёт лёгкий очаровательный румянец. Цвет глаз несёт в себе больше человеческого с обеих сторон, то есть: цвет глаз ребёнка может быть унаследован, как от женщины, так и от мужчины-вампира (к примеру, если цвет его глаз при жизни был зелёным, то вполне возможно, что малышу достанется именно этот цвет глаз). Но обычно, цвет глаз приобретает красный оттенок с того времени как дампир начинает питаться кровью."
Тут Даниил вновь задумался, предаваясь воспоминаниям. Ведь цвет глаз Евангелиона с самого рождения оставался голубым, как у матери.
И перечитав еще раз последнее предложение, настоятель мысленно дал самому себе обещание, что Евангелион никогда в жизни не станет зависеть от крови.
Но тут же вздрогнул, поежившись от проникшей в голову злой мысли: "А не будет ли эта кровь человеческой?" И тут же вновь склонился над книгой:
"- Светлая половина дампиров отторгает желание пить кровь, но она необходима им для восстановления сил. В человеческой крови они не нуждаются, и с легкостью заменяют ее кровью животных. Так же, как некоторые оборотни."
Вот теперь Даниил вздохнул с облегчением, еще раз удостоверившись в том, что все эти семь лет был прав. И влекомый невероятной силы любопытством, быстро перевернул страницу:
"- Дампиры в моральном плане практически так же хрупки, как и люди. Им не чужды усталость, депрессии, мигрень, только болезни для дампиров всё так же безопасны, как и для вампиров. Строение их мозга так же имеет свои отличия от человеческого и вампирского – они обладают способностью думать о многом одновременно и чувствовать всё они способны во много раз сильнее любого человека. Отличием от деятельности мозга вампиров является способность концентрироваться на важных событиях, и не выпускать их из головы до их разрешения, а значит, подобный вид не столь податлив на отвлечение внимания. У них так же феноменальная память, они могут помнить даже момент своего рождения. Дампиры так же способны на высшие чувства, такие как любовь и ненависть, но в отличие от человека они вкладывают в это больше чувств. Слабые места исходят так же из моральных и психических брешей в обороне. Удары по родным и близким, депрессии и проблемы – всё это утомляет, приносит горечь и так далее. Правда у дампиров есть довольно человеческое выражение горечи и боли – слёзы."
Даниил отстранился от книги, снимая очки. Недоброе предчувствие всколыхнулось в нем, заставляя подпрыгнуть со стула. Сердце тревожно забилось в груди, и мужчина ощутив уже знакомую тревогу, устремился к двери, с ужасом выдохнув:
-Евангелион!
Евангелион беспокойно ворочился во сне, сжимая руки в кулаки. Сновидение было настолько реалистичным, что ребенку неистово хотелось проснуться, но сон не желал выпускать его из своих крепких "объятий".
Мальчик со стороны наблюдал то, как он набросился на Рамзула днем. И с каждой секундой впадая в ужас, он пытался сделать что нибудь, чтобы остановить самого себя. Евангелион видел, как набрасывается на мальчишку, повалив того на землю. И чувствовал на себе все то, что ощущал еще днем, но о чем упорно не мог вспомнить. Сейчас тот Евангелион не испытывал ничего, кроме ярости и гнева. Ему хотелось выплеснуть их, уничтожить Рамзула за все грязные слова, которые тот произнес в адрес его матери. Яростное пламя внутри обжигало все тело, а голос был гортанным, и невнятным. Смотря на все, что происходило со стороны, мальчик не узнавал себя. И от этого становилось невыносимо страшно. Он метался по кровати, в попытке проснуться, но не выходило ровным счетом ничего. Он чувствовал, как яростное пламя внутри вскоре вырвалось наружу, и увидел, как его ладони, яростно сжимавшие шею Рамзула, охватило пламя, обжигая шею мальчишки. Рамзул, с ужасом застывшим на лице, пытался высвободиться из его смертельного захвата, но все его попытки были напрасными. Боль от увиденного, раздирала мальчика изнутри. Он хотел броситься к тому чудовищу, которое видел в своем сне, но что-то не пускало его. На глаза навернулись слезы ужаса, страха и отчаяния, и Евангелион неистово закричал:
- Не-е-е-т!!!
Распахнув глаза Евангелион замер, тяжело дыша. Он сидел в постели, чувствуя на глазах слезы. А боль от воспоминаний, словно раздирала его изнутри. Голова раскалывалась, а перед глазами все расплывалось. Неожиданно воспоминания нахлынули с новой силой, заставляя закричать. Мальчик согнулся, обхватив голову руками, и задрожал от страха и боли, что выворачивала душу наизнанку.
- Этого не может быть!-сквозь слезы, с болью в голосе шептал он, пригнув голову к коленям: - Это не я!
Даниил ворвался в комнату внука и замер, с тревогой оглядывая ее. В тусклом свете свечи, догоравшей в небольшом подсвечнике на столе, он заметил Евангелиона. Мальчик сидя в кровати весь сжался, прижав к себе колени и тихонько плакал. Бросившись к нему, Даниил с ужасом выдохнул:
- Что случилось, мальчик мой?!
Он присел на кровать, рядом с ребенком и протянув к нему руки, прижал к себе. Евангелиона била дрожь, и он всхлипывал от слез, уткнувшись лицом в плечо настоятеля. Даниил крепче прижал мальчика к себе и тихо, ласково прошептал:
- Все хорошо, мальчик мой. Я рядом.
Евангелиона трясло от пережитого страха, а слезы нескончаемым потоком текли по щекам. Чуть отстранившись от настоятеля, мальчик посмотрел на мужчину глазами, полными слез и ужаса. И дрожащим, осипшим голосом пролепетал:
- Я все вспомнил, отец Даниил! Я чуть...чуть не убил Рамзула!