Страница 15 из 79
Франкеншамп... Франкийские поля или поля франков. Когда-то так и было...
А теперь здесь живут валлонцы... От франков одно название осталось.
Мелькнули указатели: автодром Спа - пятнадцать километров, музей Дегреля - десять километров.
- А кто такой Дегрель? - спросила Нюта.
- Валлонский рексист, отец идеи последнего крестового похода европейцев на Восток, - не раздумывая, ответил отличник Жиль, Гитлер сказал про него, что, кабы у него был сын, он желал бы, чтобы сын был непременно похож на Дегреля.
- И вы тут такому человеку музей открыли? - хмыкнула Нюта.
- История не делит людей прошлого на хороших и плохих, история преподносит факты, вот Наполеон, он был хороший? Он три четверти генофонда Франции в походах загубил и в результате все проиграл, а французы теперь поклоняются его могиле в Доме инвалидов... - сказал Жиль, не отрывая взгляда от дороги.
- Поэтому твоя история и не годится в науки, как Шпенглер в "Закате Европы" записал, сам историк, между прочим, кабы была история наукой, дала бы людям обобщенные выводы из миллионов накопленных фактов, а так... Одна хронология, да и только! усмехнулась Нюта, глядя прямо перед собой. - А французы оттого в Инвалид с цветами приходят, что был для них миг славы, когда была Франция су пер державой, чем-то вроде современной Америки, один миг, а приятно вспомнить...
- По-твоему, значит, и немцам надо было бы иметь свою могилу в их Доме инвалидов, чтобы приходили посокрушаться о тех днях, когда под ними почти вся Европа лежала, - буркнул Жиль
- Мне все равно, - отмахнулась Нюта, - вы, европейцы, повернулись на своем объединении, ревнуете к Америке: де, она выскочка, де у вас история цивилизации, Рим и Афины, а Америке всего двести лет... А вот выскочка, да богатая...
- Все вы, американочки, такие патриотки?
Жиль не выдержал и, отвернувшись от дороги, внимательно посмотрел на Нюту.
И снова замолчали.
Долго молчали.
И Нюта опять принялась думать о том, как соскочила с крючка... Соскочила ли? А не едет ли за ними сам Константин Сергеевич Асуров?
Нюта бросила взгляд в зеркало заднего вида. Машины двигались сплошным потоком. "Мерседесы", "ауди", "фольксвагены"...
И никому ни до кого дела нет, кто куда едет!
А тогда в Женеве Асуров прокололся на своей упертой самонадеянности.
Был бы хорошим гэбистом, давно бы ездил на "роллс-ройсе"! Его коллеги из первого и девятого управлений, те, кто имел выходы на Запад да языки знал - все при деле! Кто в вице-губернаторах по зарубежным связям в жирных регионах, а кто и повыше - в Кремле, в администрации президента. А этот, как привык шпану на понт брать, так и не перестроился. Поэтому со своим средневековым мировоззрением и шантажа-то приличного организовать не смог.
В его схеме, Анюта сразу поняла, - в его схеме никаких иных наработок, кроме как использовать ее, Анюту, не было. Значит, она должна была достать для умненького Буратины, Кости Асурова, каштаны из огня. А он такой умный и весь во всем белом!
Дуралей... Видала она таких умных. И поумнее в десять раз тоже видала.
Поэтому сразу, как только Константин Сергеевич отстегнул никелированные браслеты, Нюта уже готова была свалить... Слинять. Смыться.
Не верила она ему, что убьет Нила или Северина.
Не верила.
Если и не тонка у этого идиота кишка на такое дело, то у него элементарно нет на это средств.
Единственное, что ее еще удерживало, чтобы смыться от Асурова сразу, это желание элементарно присмотреться к сынку Мамедова. А вдруг и ей, Нютке, чего выгорит с этого знакомства?
Мальмеди, Тье, Лимбург... Не тот ли это Лимбург, про который в Евгении Онегине у Пушкина: "Меж сыром лимбургским живым и ананасом золотым"?
Городки мелькали и оставались позади.
Красные черепичные крыши, островерхий шпиль с ангелом над городской церковью. С фривея, который обегал населенные пункты, городков этих и не разглядеть. Да что там? В каждом по пять тысяч зажиточных бюргеров, по паре супермаркетов, по паре школ... Мэрия на площади да церковь. Да еще мемориальная доска, де, здесь мальчик Ван-дер-Бойм в годы нацистской оккупации совершил великий подвиг сопротивления, из-за угла показав немецкому офицеру фигу...
- Скоро и наш городок, не доезжая Льежа - направо, как Тру а Пон проедем, там где толл-плаза, и по местной дороге семь километров до нашего Ахена... - Жиль вздохнул.
- Так вы немцы, что ли? - спросила Нюта.
- Немцы - это немцы, - ответил Жиль, - а валлонцы - это валлонцы.
- А почему Ахен? - не унималась Нюта.
- А потому, что в Европе все как в овощном супе в маленьком котелке: морковка с горохом, лук с капустой, картошка с сельдереем... - ответил Жиль, замедляя бег автомобиля.
Они подъехали к тому месту, где платят за скоростной фривей.
Здесь и без того широченное шоссе становилось еще втрое или вчетверо шире, чтобы, по законам гидравлики, не ограничивая грузопотока, дать водителям возможность быстро оплатить очередной участок пути...
Нюта уже привыкла к этой процедуре.
Не выходя из машины, Жиль засунул свою кредитку в автомат и, получив чек, проехал через контроль.
Они свернули направо. Местная дорога, скорее не дорога, а аллея, тянулась по желтому рапсовому полю, отгороженная от сельскохозяйственных угодий линией подстриженных тополей.
Впереди тащился трактор. Жиль погудел ему... Но старик в соломенной шляпе, что сидел за рулем "катерпиллера", и ухом не повел...
Такая вот здесь в деревне размеренная жизнь.
Это на фривее - там машины мчатся со скоростью сто шестьдесят километров в час. Потому как фривей - что-то от столичной жизни, как жилки, связывающие Париж и Лондон, Женеву и Рим, Берлин и Антверпен... А все эти Ахены, Спа, Лимбурги... Одно название! В России бы они назывались Березовками, Гореловками да Семеновками...
Как и положено хорошему сыну, Жиль несколько раз звонил с дороги по мобильному.
Их ждали.
По-европейски сдержанная формальность объятий...
Седенькая, но подкрашенная маман в очочках, вполне крепкий с пивным брюшком и подкрученными на прусский манер усиками папаша... Три кузена, две кузины, тетя, дядя и еще, и еще какие-то соседи, Анюта сразу всех не запомнила.