Страница 47 из 81
Первое впечатление не обманывает. Антон настолько был задет за живое общей атмосферой дома, что не хотел вникать, в чем кроется истинное очарование. Отдаленно он напоминал антикварную лавку с особенным ароматом: пыльным, словно припорошенным, как старый бархат в отделе букиниста. Это было то место, где он почувствовал настоящий уют, всколыхнувший в нем отрывочные впечатления раннего детства. Бессребреник Шурка позволил ему почуять полную вольготность в выборе чтива. Скавронский переходил от полки к полки, преодолевая в себе жадное стремление "заглотить" сокровище залпом. Словно кот, облизывающийся на крынку сметаны, он подбирался к нужным книжкам сторожко, внимательно изучал корешки. Не много времени потребовалось Захарову, чтобы обратить внимание на некоторую избирательность. Круг интересов соседа представлялся обширным, многоязычным, однако четко очерчивался Востоком. Антон влезал в вопросы традиций, скрупулезно вникал в учения, выискивал преемственность древних знаний и пути их распространения. Это и стало поводом для их близких отношений. После дружеских уединений на соседской кухне Захаров частенько замечал, что точно поставленные Антоном вопросы и дотошное выяснение тех или иных обстоятельств заставляют его увидеть в ином свете многие события давнего прошлого. Точка зрения Антона во многом отличалась от общепринятой. Он иначе ощущал мир. Считал, что его архитектура зависит от каждого "по силам", как он говорил. Возможно, именно потому и не нравилось ему повальное поветрие критиковать действительность...
Омраченный давешними событиями, Александр Маркович жгучего желания выкладывать Антону все по порядку не испытывал. Не больно солидно признаваться, как вчерашнему пионеру, в собственных дурачествах. Тем не менее рассказал с достоверностью, достойной актера Товстоноговской школы, не упустив ни единой детали.
- Не вижу повода для опасений, - сказал Скавронский. - Ну, сдернул вас с насиженных мест Клавкин сорочий язык. Ну, поговорили с тобой для острастки. И что? Прими к сведению... Комитет глубокого бурения не настаивает, но... - Антон плавно поднял перст, барственно тряхнул гривой шелковистых волос и, прищурив глаз, пояснил: - рэкомендует... Я так понимаю.
- Может, ключ к разгадке в самом Улугбековском "Зидже"? - не унимался Шурка. - Он включал в себя таблицы и, как принято нынче говорить, подробное предисловие. Хронология там, - неопределенно покрутил он растопыренной клешней, - способы летоисчисления и даже астрология.
- Почему "даже"? - ухмыльнулся Антон.
Захаров вздохнул:
- Ну, своего рода дань средневековью.
- И англичане подробнейшим образом эту "дань" перевели в конце семнадцатого века?
- Ну, видишь ли, астрономия в то время еще числилась младшей дочерью слепой матери.
- Расхожее мнение, но неубедительное.
С сигаретой в зубах Антон суетился вокруг нехитрой закуски. Щурясь от дыма, он препарировал на тонкие ломти ветчину. Пряди волос упали на лицо.
Взлохмаченный, в табачной дымке, он походил на демоническое существо. Захаров невольно передернулся, волосы на руках встопорщились, как остатки перьев на ощипанном гусе. Антон хмыкнул:
- Может, рэпэтэ?
Горло графина звякнуло вполне ободряюще.
- Идет. Только дай залакировать гремучую смесь... И, пожалуй, хватит. Чего доброго, Лика заметит.
Проводив взглядом горючее, Антон помолчал в задумчивости и процедил сквозь зубы:
- Значит, ничего примечательного в астрологических выкладках Улугбека ты не видишь?
Язвительные нотки не прошли незамеченными. Шурка взмолился:
- Помилуй, откуда же я знаю! Никогда этим не занимался. И без того, знаешь ли, дел по горло, - причитал он с отчаянием загнанного.
- Пойдем, кое-что покажу.
Антон тяжело опустился на пол гостиной комнаты, поставив перед собой коробку. Вытянутый под сервантом протез уперся в стену, на этой ноге Антон разложил толстую папку, больше похожую на сундучок с подклеенной, как в библиотеке, бумажкой. Захаров только и успел заметить, что подписана она от руки латинскими буквами. Потемневший от времени замок на плотно утрамбованной папке, видимо, был с секретом. Ловким движением Антон отвернул язычок в виде змеиной головки, раздался легкий щелчок, и, как на пружинке, сундучок открылся.
Перекладывая листок за листком, Скавронский что-то искал. Его проворные пальцы, казалось, знали содержимое на ощупь. Зацепив несколько бумаг, Антон аккуратно их вытянул и передал в Шуркины руки. Шурка вперился в гравюры: звездное небо представало на них в мифических образах, отражая детальную точность положения звезд.
- Красота! - восхищенно выдохнул Захаров. - Что это?
- Ян Гевелий. Здесь только часть огромного капитального труда. "Продромус" был издан после смерти астронома его вдовой. Обрати внимание на первую гравюру.
- Урания, муза астрономии?
- Судя по всему, мы имеем дело с древним культом: Гевелий искренне считал ее своей покровительницей. А ты-то знаешь, что в прежние времена посвященные в ее тайны относились к высшей иерархии предсказателей, жрецов. В период ученичества, с тем чтобы наблюдать за светилами, они вырабатывали особые зрительные навыки. Ян Гевелий достиг в этом методе совершенства.
- Подожди! Гевелий - это все-таки семнадцатый век.
- Могу и поточнее, как в школе: годы жизни 1611-1689. А в тот момент уже повсеместно применялась оптика, спасибо Галилею. Астроном из Гданьска имел точнейшую оптическую технику под рукой, но "PRESTAT NUDO OCULO" гласит изречение на его карте северного неба.
- "Предпочитаем наблюдать невооруженным глазом"? Он что, все карты составил таким способом?
- И даже открыл ряд созвездий. - Антон провел по нижнему краю рисунка: - Вот здесь он в их сопровождении предстает перед высшим судом Урании. А окружают музу лучшие астрономы всех времен и народов, в том числе и Улугбек.
- Шляхтич какой-то! - рассмеялся Захаров, вглядевшись повнимательнее в названный образ. - Гевелий был знаком с его трудами?
- Думаю, он располагал собственным списком "Зиджа". Встречались упоминания, что экземпляр был выслан ему Лондонским Королевским Обществом. Утвердилось это мнение после смерти Гевелия и опирается на авторитет французского академика астрономии Делиля. С его слов известно, что таблицы долгот и широт Улугбека были посланы еще до опубликования их в Англии. Черт его знает, может, такое бескорыстие принято в научной среде?