Страница 23 из 81
Рекомендации Ревекки Соломоновны сыграли положительную роль. Юдин, начальник отдела кадров, сосредоточенно изучил документы и спросил:
- По какой статье делал ходку?
Антон выложил все как на духу. Юдин внимательно выслушал и кивнул:
- Можно было и покороче, жизненную историю выкладывать не обязательно, - широкоскулое лицо кадровика светилось благожелательностью. Ты иди сейчас, Скавронский, во второй, осваивайся, работай, живи. Ну а тетке своей от меня поклон.
Он хитро прищурил глаза, поглядывая из-под редких ресниц так, будто о чем-то догадывался, но говорить не хотел.
Ревекка Соломоновна все еще практиковала свое учительство. Из школы, правда, ушла, когда забрали мужа, но дети продолжали к ней бегать. Она занималась с ними, подтягивала, натаскивала по физике и химии. "Мои дети", постоянно слышал Антон от нее, возвращаясь с работы. А иногда и заставал ее в окружении школьников за дружным чаепитием. Они бурно обсуждали свои планы, Ревекка шутливо корректировала особенно размечтавшихся, подсказывала, что и как можно устроить. Поначалу Антон отстранялся, забивался в свой угол под зеленой настольной лампой, листал очередную книгу из домашней библиотеки Ландманов, а то и просто накидывал купленный на барахолке тулупчик и уходил.
- Ты надолго? - испуганно заглядывала в его потемневшее лицо Ревекка.
- Побродить чуток...
Сначала заворачивал в привокзальный буфет, и скоро на душе становилось просто и ясно. Что-то большое казалось маленьким, а меленькое, незначительное по трезвости, превращалось в большое, и мир благодушно плавал вокруг него, буфетчица становилась обворожительной. "Хорошо, что сегодня Люська", - по-детски радовался Скавронский, но где-то в глубине сознания лукаво хихикал чертик, грозя пальчиком: "Опять воруешь?" "Да это ж как яблоки в соседском саду!" - оправдывался Антон.
Просыпаясь в Люськиной комнате, он часто не мог вспомнить, как здесь оказался. За стеной поскрипывали половицы, доносилось шарканье шлепанцев из коридора, а из кухни - бряцанье кастрюль и бормотание радио. Эти звуки большой коммунальной квартиры, где все на виду и все про всех знают, вызывали в нем жгучий стыд. Сколько раз он себе говорил, что пора закруглить эту связь, из которой ничего путевого получится не может?
Не просыпаясь, Люська сворачивалась клубком, как пушистый зверек, а над крашенными "в ниточку" бровями, появлялась скорбная складка. "Вот-вот заплачет", - пугался Антон, и сердце сжималось от жалости к этому существу, родному и чужому одновременно. Потом он замечал на белой мякоти ее рук вдавленные синяки и ссадины. "Что же я с ней делаю?" - недоумевал Антон, красочно представляя сцены Люськиных ссор с мужем. Он тут же собирался, стараясь как можно тише обуться и как можно незаметней проскользнуть мимо соседкиной комнаты, пока не вернулся Лешка, муж Людмилы.
Она говорила, что муж запил с тех пор, как стал инвалидом труда. С тех пор они и не ладят. "А вот раньше..." Из-за этого "раньше" она тянула на себе крест отношений с Алексеем, урывая у жизни по мелочевке. Наверное, потому сошлась с Антоном. Ему было безразлично, что она намного старше. Насколько - это знала только она. Сказала бы, наверное, если бы Антон спросил, но он не спрашивал, ему это было неинтересно. Единственное, чего он хотел, - не делать ей больно. Как и почему она его терпит, было совершенно непонятно...
По сути, он взял ее на абордаж в тот вечер, когда угощал в буфете деповских ребят, обмывая свою первую получку. Людмила суетилась, улыбалась новенькому. Мужики сально шутили, подтрунивали над ним, словно науськивали. В другой раз он бы и ответил, а тут не стал, будто ждал затравки.
- Точно говорю, она на Антоху глаз кладет.
Кто-то пьяно рассмеялся. Антона обдало жаром, в глазах потемнело. Он выскочил на мороз, обошел здание, черным ходом длинного коридора по наитию нашел заднюю дверь буфета и сел на какой-то ящик, не имея сил восстановить дыхание. Сердце колотилось так, что, казалось, дрожит и булькает в горле. Дверь распахнулась, и Антон оказался в яркой полосе света.
- Ой, вы где! - удивилась Люська. Дверь за собой прикрыла и тихим шепотом затараторила, отбиваясь от его настойчивых рук: - Чтой-то вам взбрело? То ли че ли вас не ждут там? Ой, да как же?.. Может, не надо-то?.. Люди-то чего?.. Ой...
А позже, даже не глядя в его сторону, когда Антон уже сидел за общим столом, спросила бригадира:
- Иваныч, как дружка-то вашего зовут-то?
- Никак хочешь, чтоб он тебе с разгрузкой спиртного подмог? - поддел ее бригадир. - А то, гляди-ка, и я сподоблюсь, коли он не отважится.
- Где, чего надо-то? - Антон встал.
За столом раздался дружный хохот.
- Да и не надо. - Люська густо покраснела. - Я сама. Не обращая внимания на ее слова, Скавронский твердым шагом двинулся к знакомой кладовке.
- Ты че себе позволяешь, а? - семенила следом буфетчица. - Ой, че попало! - Возмущенно звенел ее голос.
Он захлопнул дверь, сграбастал ее пухлое тело в охапку, сжал так, что баба в руках пискнула.
- Что ж ты делаешь, медведь лихой... - Чувствуя себя подломленной, она застонала, изнемогая от нахлынувшей на нее нежной силы и грубых ласк. - Как можно? - спросила она непонятно кого, уже не предпринимая никаких усилий оттолкнуть его от себя.
"Либо ты мужик, либо рохля!" - хотел увериться он в собственной правоте. Потом как ни в чем ни бывало вернулся к товарищам. Веселье несколько подзакисло, мужики вяло покуражились и, не дожидаясь Люськи, засобирались сворачивать застолье.
- Ты уж ее не обижай, - невпопад брякнул Иваныч, глядя мимо Антона слезящимися, осоловелыми глазами и тупо кивая, мол, слушай меня, я знаю, чего говорю. А на выходе бригадира как прорвало: - Она и так мужиком своим и жизнью битая... А к нам, лютым, - милая, ты это понимаешь?... - Взгляд его блуждал, пытался за что-либо зацепиться. - Нет, не понимаешь. Людмила, то бишь, людям милая. Она ж себе ничегошеньки. А люди кто? Ты, что ль?...
Пошел, заплетаясь ногами, придерживая то полу шубок, то шапчонку с гнутым ухом и все бубнил невнятное, спрашивал и сам себе твердо отвечал, что - Антон не слышал. Да и не хотел.