Страница 75 из 139
- Смотрите, какой здоровый! - воскликнула вдруг Елена.
- Где?
- Да там, у елки.
Она устремилась по направлению к большой темно-красной шляпке, высунувшейся из-под изогнутого елового корня. Но тут моховая кочка просела под ее ногой, и Елена неловко упала на бок.
Воронов кинулся к ней, помог встать.
- Как вы? Ничего не болит? Елена слабо улыбнулась.
- Да вот, нога немного.
Она сделала шаг, другой - и, вскрикнув, упала во второй раз.
- Подвернула, кажется, - виновато сказала она. - Ничего, как-нибудь доковыляю.
- Нет, - сказал Воронов, нагнулся и легко, как пушинку, поднял ее на руки. - Держите меня за шею. Крепче.
Он снова нагнулся, подцепил корзину и зажал ее в кулаке той руки, которая держала Елену под колени.
- Пустите, - сказала Елена. - Вам же тяжело.
- Нисколько, - он улыбнулся. - Да, хорошо ходить в лес с изящной женщиной.
- Хотя бы корзинку оставьте.
- Ну уж нет! Зря старались, что ли? Да и ушли мы недалеко. Не успели.
- Вы хоть знаете, в какую нам сторону?
- Я хорошо ориентируюсь.
Она крепко обняла его за шею. Его шаги укачивали ее как младенца.
- Давненько меня на руках не носили, - сказала она, заглядывая снизу в его лицо.
Он сосредоточенно молчал. Елена с наслаждением наблюдала, как тяжелеет его дыхание, переходя в сопение и пыхтение, как постепенно багровеет и покрывается потом его топорное лицо, наливаются кровью свинячьи, плебейские глаза, как начинают дрожать сильные руки, напряженно удерживающие ее и при этом не выпускающие корзину.
"Еще сто шагов, - подумала она. - Нет, лучше двести. Или пока сам не попросит... Нет, такой не попросит..."
- Стоп! - сказала она. - Спустите меня. Вы совсем измотались. Привал.
- Осталось-то всего чуть-чуть, - прохрипел он, не выпуская ее из рук.
- Тем более. Явитесь пред очи коллектива свежим и отдохнувшим.
Он усадил ее на мягкий сухой мох, поставил рядом корзину, утер рукавом лицо и усмехнулся.
- Коллектив до утра на берегу увеселяться будет. Если только дождь не зарядит. Я их знаю.
- Жалеете, наверное, что не остались с ними? Сейчас бы веселились и гуляли, а приходится таскать на себе взбалмошную стерву.
Он с наслаждением плюхнулся рядом с ней.
- Вот уж не знал, что вы любите комплименты, - сказал он.
- То есть?
- Говоря про "стерву", вы явно стремились, чтобы я начал возражать. Я лучше промолчу.
- И правильно. Тогда не придется врать... Кстати, силы подкрепить не желаете?
- Это смотря как...
Она достала из внутреннего кармана куртки плоскую прозрачную фляжку.
- Увы, льда предложить не могу. Но, по-моему, и так Достаточно прохладно. Лично я даже немного замерзла и очень не прочь погреться. - Она отвернула крышку и отважно хлебнула. На глазах у нее тут же выступили слезы, и перехватило дыхание. Она вздрогнула, резко выдохнула и протянула фляжку ему. Он взял фляжку и начал внимательно изучать ее, словно не веря собственным глазам.
- Да вы хлебните, - сказала Елена. - Уверяю вас содержимое полностью соответствует этикетке.
- Надо же, - мечтательно сказал он. - "Олд Граус" Мое любимое... Да, давненько...
Он понюхал фляжку, осторожно поднес к губам, сделал первый, пробный глоточек, пошевелил языком, раскатывая виски по небу, потом глотнул второй раз, уже основательно.
- Как вы узнали?
- Что узнала? Что это ваш любимый напиток? Чистое совпадение, поверьте. Просто я, отправляясь на природу, всегда беру с собой спички, компас, свисток, чтобы отпугивать медведей, и фляжку с чем-нибудь крепким - на всякий случай. Ну там, обморок, шок, обморожение...
- С шотландским виски двенадцатилетней выдержки?
- Или с хорошим коньяком. Только действительно хорошим.
- Да-а, - задумчиво протянул Воронов. - А ведь вы действительно стерва. Бесподобная, потрясающая, самая замечательная в мире стерва.
Она взяла у него фляжку и отхлебнула еще разок, уже увереннее, мгновенно ощутив приятное тепло во всем теле.
- Не знаю, - сказала она. - Может быть... Вот вы говорили о себе, как мальчишкой приехали в Ленинград, имея четко поставленную цель. В шестнадцать лет у меня тоже была цель, может быть, наивная, надуманная, но очень четкая. Я закрывала глаза и видела себя - знаете кем?
Она вновь хлебнула из фляжки и протянула Воронову. Он последовал ее примеру.
- Надо думать, не кинозвездой.
- Нет, конечно. Директором крупного предприятия, возможно, министром. Женщиной, взявшей на себя ответственность руководить делом и людьми. Видела просторный, строгий, со вкусом обставленный кабинет, множество телефонов на столе, множество людей в приемной, дожидающихся моей подписи, моего решения, жизненно важного и лично для них, и для дела, и для страны. В общем, все то, что наяву видела на работе у отца.
- У отца? А кто?.. Ах да, конечно... - Воронов хлопнул себя по лбу. Конечно же.
Она снова взяла у него фляжку. Щеки ее зарозовели, в глазах появился блеск.
- Я поступила на непрестижный факультет, на непрестижную специальность, хотя, как вы понимаете, имела неограниченный выбор. Я понимала, что в других производствах женщине путь наверх закрыт, закрыт давней и жесткой традицией. А мне нужно было именно наверх - стремление управлять у меня в крови. Наследственное, должно быть...
- В шестнадцать лет я хотел примерно того же, - сказал Воронов. - Но стал постарше и решил иначе. Я хочу отвечать только за самого себя. И не потому, что боюсь ответственности. Я боюсь зависимости от чужой безответственности - будь то мой начальник, подчиненный или жена... Вы же видели наших уважаемых коллег рохли, распустехи, лентяи, в головах каша, причем непереваренная, желания на уровне жратвы, пойла и блядок... Ой, простите, сорвалось!
- Ничего, продолжайте. Мне интересно.
- А что тут может быть интересного? Недочеловеки, без цели в жиэни, без уважения к себе. Знаете, я их презираю еще больше, чем вы, хотя научился скрывать это. Себе дороже.
- А я-то как раз никого не презираю.
- Неужели? Да у вас в каждом вашем шаге видно презрение ко всем и каждому.!
- Это не так. Просто я почти неспособна испытывать к людям какие-то чувства. Это и есть моя болезнь, про которую наверняка ходит много слухов. Мой врач называет это "эмоциональным аутизмом"...