Страница 48 из 139
- А что толку? Ты ведь уже похозяйничал.
Таня улыбнулась. Он взял ее за руку и повел в гостиную. В кресле возле стола сидел Бонч-Бандера. Перед ним, рядом с чашкой кофе, лежала сброшюрованная стопка бумажных листков. Режиссер поднялся навстречу Тане.
- О-о, здоровеньки булы! - сказал он и протянул стопку ей. - Це вам. Побачьте, будь ласка!
Таня посмотрела на верхний лист. В центре его заглавными буквами было напечатано: "ОЛЕГ КОРДЫБАЙЛО. ЛЮБОВЬ ПОЭТА. ЛИТЕРАТУРНЫЙ СЦЕНАРИЙ ИЗ ПУШКИНСКОЙ ЭПОХИ".
Глава третья
В горку под откос
(27 июня 1995)
Из-под квитанции антикварного салона высунулся нижний край следующей бумажки, плотной, сиреневой, и в глаза Люсьену бросилось пропечатанное на нем сегодняшнее число: "... просят Вас пожаловать... 27 июня 1995... К 12:00... В номер 901... ОТЕЛЬ ПРИБАЛТИЙСКАЯ.
Ну-ка, что это? Какой-то "Информед, доктор и миссис Розен, а сверху - его собственное имя и фамилия, бывшие, из прошлой жизни, ныне оставшиеся только в документах и вспоминаемые лишь в случаях официальных, с оными документами более-менее сопряженных.
Неделю назад, получив это послание, явно задуманное как загадочное и тем призванное заинтересовать, Люсьен первым делом обратил на этот факт внимание и в течение полминуты вычислил, что к чему. Господа коммерсанты брайтон-бичской национальности собрали в паспортном столе, за -барашка в бумажке, естественно, адреса и фамилии и сделали "mail shots> - почтовый выстрел, как принято на их новой родине. Откликнувшимся на приглашение в сопровождении вкрадчивой музыки и прохладительных напитков будет предложена презентация. Причем, судя по тому, что приглашение именное, а бумага дорогая, посвящена эта презентация будет не кастрюлям и не гербалайфу, а чему-нибудь этакому. Тайм-шэру на Багамах, гормонам счастья, охоте на мамонта. Поле чудес в стране дураков. Не прячьте ваши денежки по кадкам и углам...
Тоже мне, нашли Буратино! А деревянненького, господа, пососать не хотите?
Тогда Люсьен чисто автоматически засунул эту карточку в бюро, вместо того чтобы выбросить, и совершенно о ней забыл. Теперь же, вертя ее в руках, он думал: Лимонад, музыка... А при масштабной афере, может быть, и а-ля-фуршетец с коньячком. Пойти, что ли, отвлечься до вечера? А чем я рискую? Что с меня теперь возьмешь? Даже на буханку хлеба не имею.
Он резко встал, звякнув монистом из крестиков, ладанок и образков, и потянулся за брюками...
(1978-1979)
Новый год начался для Павла невесело. В отделе на первый план все больше выдвигалась чужая для него тема. В доведенном до его сведения плане работы института на год именно эта тема была обозначена как приоритетная, на нее выделялись средства, как централизованно, так и по линии главных заказчиков Министерства среднего машиностроения и Министерства обороны. Его самого притягивали к этой теме, и собственными разработками Павел занимался лишь урывками. Загрузить ими разрешили только двоих сотрудников, причем одним из них был активист, настолько и без того загруженный по партийной линии, что в отдел почти не заглядывал.
К неприятностям на службе прибавлялась тревога за жену. Днем Таня держалась хорошо, если не считать некоторых странностей, к которым он за последние месяцы притерпелся, но вот ночью... По ночам Таня металась во сне, скрипела зубами, разговаривала непонятно с кем, постоянно звала отца и проклинала какую-то неведомую бабку, якобы укравшую у нее ребенка. По совету врача Павел больше не будил ее, хотя ему стоило больших сил и нервов лежать рядом и слушать ее стенания. Просыпалась она свежей, отдохнувшей и из своих сновидений не могла ничего вспомнить.
- Звала отца? - пожимая плечами, говорила она Павлу за утренним кофе. - Да я о нем годами не вспоминала. Кстати, надо бы съездить, проведать старика. Но это уж потом - приедем вместе с Нюточкой, покажу ему внучку.
Правда, он все равно ничего не поймет. Овощ овощем... А бабки я и вовсе никакой не знаю.
По прогнозам врачей рожать ей предстояло в десятых числах февраля. Однако двадцать первого января в ее ночных стонах послышались новые, пугающие нотки. Она проснулась сама, прижалась к Павлу, положила его руку себе на живот. Он почувствовал сильные, какие-то озлобленные толчки.
- Кажется, начинается... - прошептала Таня. - Схватит-отпустит, схватит-отпустит.,.
К этому случаю они были подготовлены. В углу спальни стояла сумка со всем необходимым, в кармашке лежала Танина медицинская карта. Адрес, по которому надо было приехать, был обоим хорошо известен.
- Что ж, одевайся, - как можно спокойнее сказал Павел. - Сама сможешь?
- Смогу, что я, маленькая, что ли? - Она слабо улыбнулась. - Будем машину вызывать или?..
- Сам отвезу, - решительно сказал Павел. - Резина шипованная, гололеда особого вроде нет. Лишь бы двигатель завелся.
- Заведется, - сказала Таня. - В гараже тепло. Только смотри, сильно не гони. По-моему, особой спешки не требуется.
Пока она одевалась, Павел сбегал в гараж, вывел Танины "Жигули" и подогнал к подъезду. Он ездил на машине нечасто, по доверенности, выданной ему Таней. Права он получил еще студентом - на военной кафедре изучали автодело.
По дороге Таня совсем успокоилась.
- Поворачивай-ка обратно, Большой Брат, - сказала ему, когда они уже проезжали по Петроградской. - Кажется, ложная тревога.
- Не поверну, - упрямо сказал он. - А если все-таки не ложная? Береженого Бог бережет. Я лучше тебя там подожду. Отпустят - тогда другое дело.
На отделение он ее сдал в начале шестого утра. Ждал до десяти. Позвонил в институт, объяснил, по какой причине он сегодня опоздает на работу. В десять к нему вышла заведующая отделением. Таня была права: тревога оказалась ложной. Тем не менее заведующая настоятельно рекомендовала оставить Таню в стационаре. Судя по данным УЗИ, роды предстояли непростые; положение плода было нефиксированным, ребенок поворачивался то головкой, то боком, то ножками; возможно, потребуется стимуляция или даже кесарево. В любом случае показан квалифицированный присмотр. Таню уже направили в отдельную палату. Павел и заведующая вышли из корпуса, и она показала ему окошко этой палаты. В окошке показалась улыбающаяся Таня и помахала ему рукой.