Страница 5 из 127
- Генеральный смотр, - шепнула Лада, красуясь перед глазком.
Упал железный крюк, стукнула щеколда, стрекотнуд один замок, булькнул другой, громыхнул третий, лязгнула цепочка. Смотр, товарищ главком, прошел без происшествий.
Некоторых старость красит, добавляя в облик степенности, благообразия, сглаживая резкие черты и освещая светом мудрости. Ничего подобного во внешности отворившего наконец дверь дяди Роди и в помине не было. Перед Ладой стоял, опираясь на палку, лысый, сморщенный, пятнистый и скукоженный урод со слезящимися гноем глазками.
- Значит, Лада? - прошелестел он, придирчиво ее разглядывая и загородив жалким телом проход в квартиру.
- Да Лада это, дядя Родя, точно Лада, - извиняющимся тоном проговорила Марина, исподволь втираясь между ними.
- Тапочки оденьте и руки вымойте, - резюмировал наконец старик. - Марина покажет. Отвернулся и зашаркал по коридору.
- Очаровательно! - вполголоса заметила Лада. Марина предостерегающе поднесла палец к губам, сделала страшное лицо и прошептала:
- Он слышит хорошо...
Прихожая, ванна и кухня в жилище богатого дядюшки особого впечатления на Ладу не произвели. Тускло, обшарпанно, грязновато. А запах!
Спальня дяди Роди, куда они зашли, разгрузив на кухне сумки с продуктами, тоже была не ахти. Внушал, правда, уважение резной, старинный и очень пыльный гардероб, да по стенам висело несколько картин. Тусклые рассветы, некрасивые дамы в оборочках, груда нахохленной битой дичи. Впрочем, времени на разглядывание не было - на кровати нетерпеливо сучил ножками дядюшка, заголив дряблую спину, поросшую редким седым волосом и испещренную пигментными пятнами. Разложили на высоком трюмо ванночку со шприцами, вату, флакончики. Поглядев, как Марина откупорила ампулу, всунула в нее иглу, в три приема закачала содержимое в шприц и с серьезным лицом направилась к кровати, Лада усмехнулась и перехватила шприц.
- Дай-ка я.
Ни дядюшка, ни племянница не успели и слова сказать - Лада проворно протерла ваткой со спиртом под левой лопаткой, пришлепнула по этому месту рукой, держащей шприц.
- Ну, скоро вы там? - просипел дядюшка.
- А все уже, Родион Кириллович, - весело отозвалась Лада. - Одевайтесь.
Старик недоверчиво хмыкнул, пошевелил плечом, обратил брюзгливую физиономию к Марине.
- Учись, дура. Сколько лет колешь, а все как штыком. Ну, что смотришь, за тряпку берись, пыль в гостиной протрешь, а Лада пока на кухне бутербродами займется. Только помельче делай и покрасивее чтобы - укропчиком там присыпь, лучком. И немного. - Он вновь обратился к племяннице: - Сегодня только Секретаренко будет с одним московским.
Подмигнув Марине, удивленной дядюшкиным тоном, Лада плавно вытекла в коридор.
Когда она, в полном соответствии с руководящими указаниями, строгала бутерброды, на кухню вылез Родион Кириллович, придирчиво понаблюдал за ее работой, но к чему прикопаться, не нашел. Пошарил на полках, стащил с блюда бутербродик, скушал, громко чавкая плохо пригнанными протезами, и прошуршал Ладе:
- Лимон еще нарежь тоненько да на блюдечко положи. Печенье в вазочку пересыпь. И шпажки в бутерброды воткни... Ты теперь вместе с Маринкой приходи. Она прибираться и готовить будет, а ты уколы делать. Я платить буду. По рублю... по полтора.
Лада подумала.
- Вообще можно. Я еще альбуцид вам капать буду, чтоб глаза не слезились. И шприцов одноразовых принесу. Коробка у меня есть, а потом покупать придется. Старик удовлетворенно хрюкнул и ушел. Гостиная, куда минут через десять Лада внесла блюдо с бутербродами, была обставлена весьма своеобразно. Вся мебель, за исключением высокого встроенного стеллажа с закрытыми полками, - овальный столик на гнутых ножках, три кресла, высокая конторка, пустой мольберт, две консоли, увенчанные горшочками с каким-то вьющимся растением, - была смещена в центр, а все пространство стен, от пола до высокого лепного потолка, сплошь увешано картинами. Большими, маленькими, в рамах и без, прямоугольными, квадратными, овальными. Половина громадной гостиной была разделена на четыре ниши перегородками, тоже заполненными картинами. В одной нише жужжала пылесосом Марина. Заметив, что Лада рассматривает картины, она выключила пылесос и встала рядом.
- Нравится?
- Не пойму. Много слишком. В глазах рябит.
- Ой, тут столько всего! Боровиковский, Венецианов, Федотов, передвижники... Иностранцев много. Вот, здесь, гляди, Лиотар - ну, тот самый, у которого "Шоколадница" в Дрезденской галерее. А вот эти маленькие - французы. Грез, Фрагонар, Ватто...
- Ватто-манто! Тряпки размалеванные... Стой, а вот эту я знаю. У нас в областном такая же висела.
- У вас копия, наверное... Хотя это же Саврасов, "Грачи прилетели". Он этих "Грачей" штук сто написал.
- На полбанки не хватало? - язвительно спросила Лада.
Она перешла в соседнюю нишу и затихла. Подойдя к ней, Марина увидела, что та пристально разглядывает какой-то азиатский пейзаж. Камни, желтые горы, ослепительно голубое небо, на склоне прилепилась белая мазанка.
- Это, кажется, Верещагин. Был такой художник, до революции еще. С русской армией в походы ходил, там и рисовал...
- Заткнись! - тихо бросила Лада, не спуская глаз с картины.
Из оцепенения ее вывела трель кукушки и стук палки по косяку.
- Заснула, что ли, корова?
Лада резко обернулась. В дверям старик, переодевшийся в черный костюм, чуть ближе - Марина с опущенной головой.
- Открывай иди! - продолжал шипеть на нее дядя. - Да только прежде посмотри, точно ли Секретаренко...
Один из пришедших был длинный, тощий, сутулый, с воровато бегающими глазками, второй - благообразный низкорослый толстячок с аккуратными усиками. Одеты оба солидно, в недешевые импортные костюмы. С собой они принесли большой сверток, плоский и прямоугольный. Картину, скорей всего.
- Прошу знакомиться, это Арнольд Пахомович Эфендиев, - представил толстячка сутулый. - А это, Арнольд Пахомович, тот самый Родион Кириллович, про которого...
- Наслышан, наслышан, - прервал его Эфендиев, протягивая старику пухлую ладошку.
После непродолжительного обмена любезностями гости и хозяин прошествовали в гостиную, а Марина была отправлена на кухню готовить чай для отказавшихся от коньяка гостей. Секретаренко и Родион Кириллович уселись в кресла, а Эфендиев заходил по комнате, цепким взглядом разглядывая картины и отпуская комментарии. Секретаренко с готовностью отвечал на его вопросы. Старик молча сосал лимон, присыпанный сахарной пудрой.