Страница 37 из 127
Дарлинг поднял бокал и с улыбкой обернулся к Тане.
- За нового члена нашей большой и дружной семьи! - провозгласил он и, не чокнувшись, одним махом осушил бокал.
Тетя Поппи последовала его примеру. Таня пригубила вина, сделала два-три мелких глотка и поставила бокал. Приятное, очень легкое вино со странной, не вполне винной горчинкой. Подмешали чего-нибудь? Однако Дарлинг же выпил. И немедленно налил себе второй, тетя Поппи тоже. Таня ослепительно улыбнулась им обоим и принялась за салат, заедая его горячей хрустящей булочкой. Только сейчас она поняла, до чего проголодалась.
После салата тетя Поппи сняла крышку со сверкающей металлической кастрюли, расположившейся в самом центре стола, и положила Тане огромную порцию крупно наструганного мяса, переложенного слоями баклажанов, помидоров и лука.
- Мусака, - пояснил Дарлинг, протягивая свою тарелку. - Молодая баранина. Очень вкусно.
Таня попробовала, целиком согласилась с мужем и подняла бокал за гостеприимную хозяйку этого теплого дома. Дарлинг перевел ее слова тете Поппи, та расчувствованно всхлипнула и произнесла длинную тарабарскую фразу. Естественно, Таня ничего не поняла, но на всякий случай произнесла одно из немногих известных ей греческих слов:
- Евхаристо!
Тетя Поппи вскочила, проковылялас Тане и заключила ее в жаркие объятия.
- Ты правильно ответила, - сказал Дарлинг Тане, когда тетя Поппи уселась на место. - Тетя очень похвалила тебя и сказала, что ты - лучшее украшение этого дома.
Пока Таня доедала мусаку, Дарлинг снял трубку телефона, стоявшего на мраморной крышке пузатого серванта, и что-то сказал в нее. Не прошло и двух минут, как дверь неслышно растворилась и вошла маленькая обезьянистая китаяночка в красной ливрее с золотым галуном. Широко улыбаясь, она поставила на стол поднос, сдернула с него полотняную салфетку и тихо удалилась. На подносе оказались две хрустальные вазочки с разноцветным мороженым, политым взбитыми сливками с толчеными орешками, фигурная плошка с каким-то сладким печивом и серебряный кофейник с чашечками.
- А почему только две? - спросила Таня, принимая от Дарлинга одну из вазочек.
От вкусной, обильной еды после трудного дня она блаженно отяжелела, по всему телу разливалась теплая истома.
- Тетя Поппи мороженого не ест. Она будет пить "Гиннес" и заедать шоколадом. Это ее десерт, - с некоторой натугой проговорил Дарлинг.
Его классическое лицо раскраснелось, движения замедлились.
Тетя Поппи согласно кивнула.
- Это вечерний кофе, без кофеина. Он не помешает спать, - продолжал Дарлинг, разливая кофе в чашечки и немножко на скатерть.
- Спасибо, даарлинг, - протянула Таня. Какие они все-таки милые! А она, дуреха, боялась, боялась...
Таня сладко, длинно зевнула.
Она уплывала.
На ласковых волнах мягкой широкой постели, в красном полусвете ночника, под мерное покачивание стен... Улыбались добрые мохноногие гномики, запуская пухлые ручки в свои мешки и осыпая ее пригоршнями сверкающих камней зеленого, красного и черного граната; кувыркались уморительные пушистые медвежата, липкие курносые поросята с хрустом надламывали круглый плод гранатового дерева. Брызгал сок, и зверюшки втыкали в ранку свои. пятачки и жрали, хрюкая и повизгивая. Это в открытых глазах, а в закрытых... в закрытых бегали голые, пьяные вдрезину девицы по хороводу, выуживали статного кавалергарда из строя, увлекая в центр, и под буйный хохот происходило очередное соитие, после которого маленькие зверюшки становились немыслимо громадными и свирепыми и разрывали очередного избранника на клочки и закоулочки, а по чистому небу летел открытый белый лимузин, увитый гирляндами из алых и белых роз, и нежилась душа в халате на гагачьем пуху... Лирический кайф, good trip в самом мягком варианте... Good trip... Lucy in the sky with diamonds...
Накачали все-таки, суки... Перекатиться на живот, свалиться на пол, доползти до сортира - и два пальца в рот, , чтобы... чтобы...
Чтобы что? А пошло оно все!..
Проблеваться, а потом душ - ледяной, долгий-долгий. И кофе.
А на фига?..
А на фига из обоев выплыл громадный Винни-Пух, выставив перед собой на тарелочке с голубой каемочкой кабанью башку, зажаренную с артишоками, которые не растут на жопе, очень жаль... А пар так аппетитно кружится и клубится, из башки усищи Аполлины торчат, и сам он выползает, искрится и змеится, топорщит губки алые, а губки говорят: "Мой сладкий рашэн дарлинг, мой золотистый старлинг, твои глаза как звезды и сиськи хороши. Сейчас твой крошка Дарлинг материализарлинг - и с ходу тебе вставлинг от всей большой души..."
Хочу-у-у. Хочу. Хочу-хочу-хочу... Щаз-з-з-з...
Их двое на волнах...
- Дарлинг, это ты?
- Как хочешь... Хочешь?
- А-а-ах!
- Ложись сверху... Вправь меня в себя... Теперь поднимайся..- медленно, медленно...,
- Bay!
Биение в несказанной агонии блаженства... Слова? К черту слова!
- А-а-ааааааааааааа!!!
...И никакой связи с дурьим зависаловом. Совершенно раздельные субстанции. Хи-хикс!
...В незашторенном окошке дрожит круглая зыбучая луна:
- Дарлинг?
И горячий шепот где-то рядом:
- А?
- Дарлинг, почему у тебя голова светится?
- Это полнолуние... Спи.
- Еще?
- Устал... Знаешь, у тебя, наверное, было много мужчин...
- Да-а...
- ...Но ни одному из них ты не отдавала себя всю, даже если хотела. Их отвергал мужчина, живущий в тебе...
- Да... Еще...
- Я приду. В нужное время. Спи.
-Я люблю тебя,..
...Лунная жидкость льется в незашторенное окошко. Одна на волнах, А был ли Дарлинг-то? Может, Дарлин-га-то и не было?..
Темно.
В окне сияло теплое солнышко. Таня потянулась и, не отворяя глаз, взяла с пуфика часы, поднесла к лицу и только потом разлепила веки. Глаза пришлось -протереть, но и этого оказалось мало. Таня прикрыла один глаз, а вторым сосредоточилась на циферблате. Половина первого - и без балды, ведь она еще в самолете перевела стрелки на Гринвич. Атас! Это сколько же она проспала? Часиков двенадцать как минимум. Как притащилась сюда от тети Поппи, бухнулась в койку - и все. Удивительно, что раздеться сумела...
Таня попробовала встать, но с первой попытки не получилось. Закружилась голова, ватные ноги не пожелали слушаться. Однако же никакой дурноты она не ощущала - скорее, приглушенное подобие вчерашнего качественного расслабона, отголосок. Ох, как не хотелось вставать! Да и не надо - никто же никуда не гонит.