Страница 8 из 19
– Я, можно сказать, ваш ближайший конкурент, – он сжал губки и гордо посмотрело на художника. – Пока конкурент, но таки моё внутреннее чувство самосохранения подсказывает, что эта сделка будет вашей первой и последней.
– Вы не могли бы назваться, почтенный, – невозмутимо хлюпнув кофе, попросил Тарабаркин.
– Похоронное агентство «Ангел» – заметьте, агентство, а не дешёвое бюро или вшивый дом. – Набриолиненный брезгливо потрогал за край спинки пластиковый стул, вытащил расписной платок и тщательно вытер пальцы. – Это значит, что мы владеем сетью бюро по всему городу и области, мы даже подумываем выйти в другие города. Я, один из учредителей агентства, соизволил прийти к вам и попросить исчезнуть с карты нашего города. Дабы сохранить капитал, а также здоровье и репутацию. Сразу поясню, чтобы вы меня правильно поняли. Мы таки не людоеды, мы деловые люди, поэтому предлагаем вам сделку, вы продаёте этот хлам, – он обвёл вокруг себя пальцем, показывая на потолок бывшей пивной, – за сходную цену, начинаете новый бизнес, а на наше поле больше ни ногой.
– Хм… Заманчивое предложение, коллега, – Тарабаркин потянулся, положил ноги на другой пластиковый стул, глубоко затянулся сигаретой, выпустил дым и небрежно стряхнул на пол пепел. Потом продолжил: – Перейдём к конкретным делам: чем вы нам можете угрожать? Вот вчера приезжали барбарисовцы, они доходчиво объяснили, в какой ортопедический центр нам нужно будет обратиться после следующей встречи, ну а вы, чем можете подкрепить ваше предложение? Отделением гинекологии, неврологии?
– Ох, эта дворовая шпана вечно крутится у нас под ногами, – поморщился человек из похоронного агентства. – Мы серьёзная организация, наши возможности в пределах города почти безграничны. Первоначально к вам заявятся ваши добрые друзья из пожарной инспекции, потом прибудут сэсовцы, они неожиданно найдут у вас вирусного таракана, потом появятся из прокуратуры, налоговой инспекции, подключим наших депутатов, не зря же мы им платим, ну а в довершении прибудет милиция, при особом желании можно ОМОН. Думаю, достаточно даже одного представителя из перечисленных служб, чтобы окончательно убедить вас в бесполезности совершать лишние телодвижения. Могу намекнуть, что мэр города очень к нам благосклонен. Да, при желании мы можем попросить ещё и какие-нибудь партии приложиться к вашему предприятию. Вы ведь даже не подумали, что перешли грань дозволенного, вы вошли в зону политики. Вы замахнулись не только на честный устоявшийся бизнес, но и на добропорядочных людей, которые территорию города уже давно поделили. Не стоит отказываться от нашего предложения, вот вам моя визитка, жду вашего решения, надеюсь больше с вами не встречаться, – неопределённое существо в сюртуке растворилось за дверью.
– А вот оно меня напугало, опасный зверь, – задумчиво проговорил Драперович, откладывая расписанные ленты.
– Правильно сказал Лев Давидович Троцкий: «Всякая революция делается для того, чтобы воры и проститутки стали философами и поэтами». Или занимались похоронным бизнесом, так что нас это не касается, – Видлен заметался вдоль выложенных венков, пока его не остановил Тарабаркин.
– Цитатник, перестаньте бубнить и мельтешить, вы можете спугнуть мои мысли, а они сейчас наиболее востребованы, так как пытаются найти брешь в материальном.
– После подобных посетителей нам впору обращаться за помощью к классикам, но тут без медиума не обойтись.
– Так, идея неплохая, вы знаете, что бы по этому поводу сказал наш Ильич, думаю вот это: «Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни», – сосредоточенно выдал Видлен.
– Это банально, тривиально, нужен другой выход, но я его пока не могу нащупать, – редко можно было увидеть столь серьёзного, почти озабоченного, Тарабаркина. Он бросил пластиковый стакан из-под кофе на пол, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и стал пожёвывать ус.
Вскоре приехал Шансин, привёз горячие беляши, воду, сыр. Надо было выполнять взятый заказ. Наскоро перекусили, загрузили венки, расселись в автобусе и поехали на первые похороны. У всех на душе было тревожно. Драперович теребил чёрную повязку на рукаве, она у него постоянно сползала. Видлен нервно водил пальцем по стеклу. Тарабаркин сидел молча, насупившись, как старый филин.
Они подъехали к обшарпанной четырёхэтажке сталинской постройки в Кривом переулке, пять. Высокие узкие окна обрамляла наполовину обвалившаяся лепнина, в ней с трудом угадывались растительные орнаменты. За свою долгую жизнь дом не раз красили, но в последние годы о нём позабыли, как и о жителях. Среди убогих хрущёвских пятиэтажек он выглядел как плевок эпохи. Под раскрошившейся штукатуркой проступали цветные пятна былого благополучия, в коридоре было сумрачно. Ступени широкой лестницы выкрошились, оголяя проржавевший скелет арматуры.
Шансин поднимался первым, за ним тусклой вереницей брели Драперович, старик Видлен, волнующийся до кобелячьей суеты Тарабаркин. На третьем этаже старая дверь, обитая фанерой, была открыта. На ней ещё красовался номер, добротно сделанный в далёкие годы зарождающейся новой жизни. В дверном проёме топталась согбенная старушка с воспалёнными, красными глазами, в выцветшем платке, постоянно вытирающая краем того же платка распухший нос. Быстро глянув на Шансина, она цепко осмотрела его, буркнула, что, мол, явились, архаровцы, и, ковыляя, скрылась в недрах тёмного коридора. Костя остановился, не решаясь войти, остальные столпились за ним. Тарабаркин, тихо матерясь, растолкал всех и шагнул в квартиру. Она его поглотила со странным шуршанием, пол был устелен старыми газетами. Немного собравшись с духом, Шансин двинулся за ним. Коридор был тесным, вдоль одной стены стояли грубые полки, наполненные пыльными книгами и мелкими сувенирами прошлых лет. С одной стороны открылась узкая комната, в ней на проваленном диване притулились затихшие старики, напротив стоял сломанный стол, вместо одной ножки он опирался на всё те же уже никому не нужные книги. Косте даже показалось, что это были труды какого-то классика революции, а сверху мостились книги с желтоватыми и коричневыми безликими корешками, наверняка труды съездов. Дальше по коридору они попали в комнату побольше. Посередине на табуретах стоял гроб, обитый дешёвым красным ситцем, в нём величаво покоилась сухая коротенькая старушка. На её лице замерло скорбное выражение осуждения всех. Плотно сжатые потрескавшиеся губы отливали синевой. Лоб прикрывала тканевая широкая полоса с изображением святых, что крайне удивило Шансина, и он вдруг вспомнил, что лента называется венчиком, но почему на лбу старой коммунистки, понять не мог. Вдоль гроба были расставлены стулья, на которых примостились старики, сосредоточенно поглядывая то на лицо покойной, то на край гроба. В изголовье умершей сидел знакомый седой старик с узловатой палкой, Георгий Илларионович. Увидев вошедших, он встал, поклонился покойной и неожиданно громко распорядился:
– Так, пора двигаться дальше.
Его голос прозвучал, как глас архангела в пустыне, Шансин вздрогнул, Тарабаркин потерял свою уверенность и затерялся среди вставших старух, лишь Видлен деловито качнув головой на гроб, тихо сказал:
– Берём вместе, смотрите не уроните.
Под ногой у Шансина неожиданно хрустнула упавшая с гроба астра, сухим тяжёлым звуком ударило в стену, отчего Костя вздрогнул, нервно обернулся, но никто не услышал странного звука, все были погружены в собственные скорбные мысли. Шансину показалось, что ахматовские строчки воплотились в нечто вещественное, и он с благоговением прошептал:
Гроб оказался невероятно тяжёлым. Тащили его с большим трудом, запыхались, вспотели. Тарабаркин, грешным делом подумал, что старушке в последнюю дорогу положили полное собрание сочинений как минимум Карла Маркса, хотя, может, и Владимира Ильича.