Страница 14 из 19
– Зря ругался на чернявого, – похохатывал он. – Арбузы-то знатные, не обманул, сразу видно, что процент сахара зашкаливает.
Он отряхнул штаны и категорично, вздёргивая палец кверху куда-то в сторону солнца, заявил Тарабаркину:
– Есть на свете ещё честные люди, от этого на душе легко.
– Верно, – невольно согласился с ним Санька.
– Жить-то стало лучше, жить стало веселей, – уже голосом Цитатника бодро заявил мужик, чем удивил Тарабаркина. Он заёрзал в кресле и вдруг понял, что дремал, а сейчас слышит голос старика Видлена в соседней комнате. Санька поднялся и заглянул за дверной косяк. Цитатник уже сидел за столом, потирая руки, а хозяин дачи возился у кастрюли.
– Во как! – полковник развернулся и поставил перед стариком тарелку с борщом. – С чего вспомнил усатого?
– Погода загляденье, настроение поёт, весна, – неопределённо пояснил Цитатник. В это время на улице послышался звонкий девичий голос:
– Дома есть кто? Ау, Георгий Илларионович!
– Зося, ну надо же, – спохватился полковник, быстро скинул фартук, кинулся к двери, распахивая её. – Заходи, девочка, я уж не чаял тебя увидеть.
– Как же так, – ответила ему девушка, – мы с вами договорились о посадке картошки, вот я и явилась, как солдат по призыву.
– Когда ж это было, почти два месяца назад, – Илларионыч взял её за руку и ввёл в комнату, – я уж думал, что ты запамятовала.
– Сейчас скажите, что девичья память, старика забыла…
– Уже не скажу, ты опередила, – рядом с девушкой полковник светился от радости. – Вот господа-товарищи, позвольте представить вам Зосю, дочку моего боевого товарища. Жаль, не дожил он до этого, сейчас бы любовался красотой неземной.
– Ой, Георгий Илларионович, вы меня в краску загоните, какая ж я красавица?
– Что ни на есть писаная, и не спорь, мужчине в моих годах видно лучше.
Зося была невысокого роста, в чистой опрятной юбочке в небесный горошек, коротком вязаном свитере. Весёлые мелкие веснушки придавали лицу смешливое выражение, казалось, что она вот-вот прыснет от смеха. Небольшой курносый носик, задорно вздёрнут, а глаза, широкие, тёмные, окаймлённые густыми ресницами, в самом деле были великолепны. Она робко прислонилась к открытой двери, посмотрела на собравшихся друзей Илларионовича и смущённо чуть поклонилась.
– Ты не стой, не стой в дверях, тут знаешь какие толстые сквозняки, продуют до стеклянной прозрачности, – хлопотал полковник.
Девушка сделала шаг, второй, и оказалось, что она прихрамывает, а когда подошла к столу, стало ясно, что одна нога у неё короче, и даже туфля с высоким каблуком не могла помочь скрыть дефект. Она села, робко посмотрела на молчаливых мужиков, с интересом выглядывающих из разных щелей дома, сжалась, подобрав ноги под стул. Повисла тишина, как неудобная паутина в заброшенной комнате.
– Эй, славяне, – зашумел на них хозяин, – вы зачем девочку смущаете, вылупились как бараны на бухарской ярмарке, красавиц не видели?
– Я просто сражён, у меня нет сил, чтобы выразить своё восхищение, – заплевался словами Тарабаркин, но его оборвал Илларионович.
– Ты смотри, Санька, обидишь девочку, будешь иметь дело со мной. И не забывай, у тебя самого две малые, она им в сёстры годится.
– Несдержанность в половой жизни – буржуазна: она признак разложения, – деловито поддержал полковника Цитатник, но под его испепеляющим взглядом тут же сник, тихо проговорив, – это не я, это Ленин Леонид Ильич.
– Помолчал бы, уже Ленина в Брежневы записал. А тебя, Растарабаркин, я предупредил.
– Зря вы ругаетесь, – окончательно сник Вид-лен, – я ведь только предупредить, опираясь на силу мысли вождей пролетариата. Ведь не зря был лозунг: «Случайная связь промелькнёт как зарница, а после, быть может, болезнь и больница».
– Выключите этот партийный вестник, или я ему динамики попорчу! – возмутился полковник.
– Георгий Илларионович, вы о чём? – притворно возмутился Санька.
– Всё о том же. Знакомься, Зося, – он взял девушку под руку, потянул за собой, а другой обвёл окружающих, – мои друзья, можно сказать боевые. Этот, без зубов, с прокуренными усами, балабол Александр Тарабаркин, фамилия полностью соответствует представленной физиономии. Следующий – Костя Шансин, доктор наук, романтик, женатый на своих букашках, и, как это ни странно, имеет двоих пострелов, то бишь сыновей. Следующий по списку интеллигентов, художник Владимир Драперович, талант неимоверный, пьяница беспробудный, чуткий огородник с душой, похожей на концертный рояль, но только всегда ненастроенный. Дальше следует, вернее, выглядывает из-за шкафа знаменитый полярник Пауль Буйвол, мужественный и строгий, да выйди ты на свет божий, покажись. Во, уже лучше, представляешь, – он пододвинул стул к Зосе, – его боятся даже полярные медведи, а пингвины от восторга писают в море.
– Что ни слово, то печать царская, – попытался встрять в разговор Тарабаркин, но Илларионович погрозил ему пальцем. – Замыкает наш фееричный список представитель пролетариата, Видлен Афанасьевич, эрудит, знающий наизусть наших классиков – Ленина, Сталина, Мао и других, не говоря про лозунги и речёвки, как ты уже заметила.
– Кстати, пингвины не писают, – заметил Шансин.
– И как после этого тебя называть романтиком? – скривился Тарабаркин.
– Покушаешь? – полковник был полностью поглощён девушкой. – Борщ на славу вышел, наваристый, душистый.
– Нет, что вы. Я пока ехала, по пути пару пирожков съела. Потом, после работы. Пойдёмте лучше в огород, а то скоро темнеть начнёт.
– Да какой, всего третий час дня, – Тарабаркин не мог себя унять, от чего вихлялся, как кобель на весеннем призыве.
– Она права, – Илларионович снова показал кулак Саньке, – пора приступать к посадке.
– Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи! – возбудился старик Видлен. – Я, кстати, привёз три сорта картофеля, все новинки, а один загляденье, почти тропическая бабочка, весь в глазках с подведёнными ресницами.
– Заинтриговал!
– Вперёд на баррикады! – мужчины от присутствия хорошенькой девушки невольно пытались завладеть её вниманием, даже Драперович сбегал наверх, сменил рубаху, но полковник строжился, он открыл сарайчик с инструментом и приказал, – хватит попусту воздух сотрясать, разбирай шанцевый инструмент.
– Лопата – друг солдата! – Цитатник вытащил небольшую лопату и взвесил её в руке. – Легковата, но для женщины в самый раз. Ведь не зря говорили классики: «Красота девушки не в бровях, а в трудоднях».
– Кажется, нашего Видлена несёт не по тому руслу, – сердито заметил Буйвол.
– Так, Санька с Владимиром таскают картофель, я, Костя и Пауль с лопатами, Зося и Видлен раскидывают корнеплоды. Диспозиция всем ясна? Приступаем! Навалимся хором на картофель, и по осени будем слушать ораторию в кастрюле.
– А вы, товарищ полковник, поэт, можно сказать, пиит, – принимая вёдра, с восхищением подметил Санька.
– Вот твоих восторгов мне не надо, – оборвал его Илларионович.
– Скажи мне, кто тебя хвалит, и я скажу, в чём ты ошибся. Владимир Ильич строго относился к бахвальству, – поддержал его Видлен.
– Да уймитесь вы, наконец! – взорвался полковник. – Пора работать не языками, а руками.
– Правильно, – подхватил старик Цитатник. – Великий мечтатель революции Эрнесто Че Гевара говорил: «После революции работу делают не революционеры, её делают технократы и бюрократы. А они – контрреволюционеры».
– Ведро взял! – приказал Илларионыч. – Кругом! Шагом марш, контра, и, не останавливаясь, пошёл кидать. Ещё одна цитата, мы тебе могилку выроем, положим туда твоё жалкое тело, закопаем, а сверху посадим картошку. Будут над тобой колоситься цветы заморского гостя.
У Видлена вскинулись белесые брови, он сжал губы, отвернулся, хотел возразить, но почувствовал спиной опасность, исходящую от бывшего полковника, понуро взял ведро и, обиженно хлюпая носом, двинулся в огород. За ним, посмеиваясь, пошёл Пауль. Тарабаркин и Драперович с гиканьем побежали наперегонки к погребу, где рядом с откинутой крышкой уже лежал картофель на солнечном прогреве. За ними быстро зашагала Зося, переваливаясь с боку на бок, как молодая утка с выводком. Илларионович, оглядев вспаханный огород, вытащил из сараюшки новую серебристую лопату, перехватил её, как винтовку, и решительно направился в конец огорода.