Страница 130 из 146
- Что ты несешь?
Он больно сжал ее руки повыше локтей. Она резко вырвалась.
- Где вы - там всегда ложь, грязь, предательство...
Она подхватила чемодан, рванулась в самую головку очереди и, оттолкнув какого-то парня, собиравшегося сесть в подъехавшее такси, нырнула туда сама.
- Э-э-э! - предостерегающе заворчал парень. - Ты что, упала?
Она обожгла его таким взглядом, что тот смутился и выпустил из рук дверцу машины.
- Психичка какая-то, - сказал он всей очереди, оправдываясь.
Рафалович смотрел ей вслед, не шелохнувшись. Его серые губы беззвучно шевелились.
Отужинав, Лидия Тарасовна пошла принимать любимую хвойную ванну, а Дмитрий Дормидонтович вернулся в кабинет и прилег на диванчик со свежим номером "Коммуниста" и красным карандашиком. Там публиковалась большая статья самого Пономарева, и было бы весьма политично подобрать из нее две-три цитатки для послезавтрашнего партхозактива.
Он перелистнул несколько страниц и протянул руку к столу, где всегда в пределах досягаемости лежали наготове пачка сигарет, спички и пепельница.
Пачка оказалась пустой. Дмитрий Дормидонтович встал, обошел вокруг стола, открыл ящик. Тоже пусто. Он шепотом выругался. Надо же, забыл дома блок, специально заготовленный для выходных, и вспомнил только сейчас. Что ж, до завтра придется, значит, обходиться Лидкиным "Беломором". Сверху доносился шум текущей воды. Это надолго. Значит, поищем сами.
Он вышел в прихожую и засунул руку в карман ее белой куртки. Ключи, спички, еще что-то круглое, вроде пуговицы, но побольше. Что-то знакомое. Мембрана телефонная. На кой ей черт?
Папирос не было. Дмитрий Дормидонтович вздохнул и открыл ее сумку, стоявшую возле вешалки. Вот он, голубчик, аж три пачки! А рядом - рядом почему-то их телефон из прихожей, перемотанный собственным проводом.
"Стоп! Допустим, новый кнопочный аппарат забарахлил, и она повезла его в починку. Но почему сама? Почему на выходной? Почему сюда? Я, конечно, много чего умею, но телефоны чинить пока не пробовал... И еще эта мембрана, круглая, явно от другого аппарата... Уж не из моего ли городского кабинета?"
Он прислушался. Шум воды не стихал. Потом еще будет феном сушиться...
Он вернулся в кабинет, взял со стола телефон и набрал свой домашний номер. На четвертом гудке трубку сняли. Последовала мертвая тишина и отбойные гудки. Он позвонил еще раз.
- Лена, ты дома. Слушай меня и не бросай трубку...
Не успел. Бросила.
Он еще несколько раз набирал все-тот же номер, но теперь короткие гудки звучали сразу.
Чернов закурил папиросу, тут же закашлялся, сердито раздавил папиросу в пепельнице и набрал другой номер.
- Богатиков? Да, я... Да, из Солнечного... Чего сам-то засиделся, поздно ведь. Отчет? Слушай, на ловца и зверь... Тут, понимаешь, какое дело... Лидия Тарасовна что-то беспокоится, чайник, говорит, выключить забыла перед отъездом. Пожар может быть или взрыв... Значит, спустишься сейчас на вахту, возьмешь там ключ от моего кабинета, поднимешься, откроешь... Как кто приказал? Я приказал! То-то... В верхнем ящике стола ближе к задней стенке лежит запасной комплект ключей от моей квартиры. Не найдешь - тут же звони мне сюда, а найдешь - бери и дуй ко мне на Школьную. Адрес знаешь? Удостоверение возьми обязательно, а то у нас внизу милиция строгая, так просто не пропустит. Могут и с удостоверением не пустить. Тогда позвонишь мне прямо с поста. Значит, откроешь, посмотришь, что да как. Если все в порядке - звонишь сюда, а если что не так - принимаешь без особого шума все необходимые меры и все равно звонишь... Ну давай, действуй, отрабатывай оклад...
Потом врачи в Свердловке сказали, что если бы они опоздали минут на сорок, то Елену было бы уже не спасти. Очень нехорошая доза очень нехорошего сочетания двух транквилизаторов и сосудорасширяющего. И даже хотя помощь была оказана наисрочнейшая и квалифицированнейшая, нельзя полностью исключить возможность тяжелых, практически неизлечимых последствий, в первую очередь по линии нервов и психики. Впрочем, разумеется, будут приложены все силы.
Лена оставила записку, короткую, всего из трех слов:
"ПРОСТИ МЕНЯ, МАМА".
V
В Лениздате Ивана направили в редакцию литературы по краеведению. Первые два дня он без толку мотался по длинным коридорам известного всем ленинградцам серого дома на Фонтанке, приставал с расспросами к шибко занятым - хотя и непонятно чем - старшим коллегам, которые отмахивались от него, как от назойливой мухи, курил на лестнице и неоднократно наведывался в буфет, пока не получил нагоняй от какого-то важного товарища за то, что закусывает в неположенное время. На третий день его командировали в типографию перетаскивать тяжеленные бумажные кипы. Такая работа уматывала его вконец, он почти в беспамятстве кое-как добирался до дому и валился на кровать, безучастный ко всему.
В начале второй трудовой недели его впервые вызвал к себе заведующий редакцией. В кабинете сидела еще какая-то незнакомая тетка с неприятным брезгливым лицом.
- Значит так, Ларин, - сказал шеф, - в редакцию пришла разнарядка на полевые работы в подшефный совхоз, под Любань...
Иван открыл рот, но ничего не сказал.
- Обсуждению не подлежит! - на всякий случай рявкнул заведующий и добавил уже спокойно: - Поедешь дней на десять, не больше. Сейчас идешь домой, собираешь все необходимое, отдыхаешь, а завтра в восемь ноль-ноль быть у главного входа, пойдет автобус прямо в совхоз. Все, свободен. Если есть вопросы - к Седине Селадоновне, - он кивнул на тетку. - Она у нас в партбюро трудовым фронтом ведает.
Иван вздохнул и с тоской поглядел на Седину Селадоновну.
- Тяпку брать или на месте выдадут? - покорно спросил он.
"Ну, ничего,-- утешал он себя, поднимаясь на недавно заработавшем лифте. - Подышу хоть свежим воздухом за казенный счет, с народом пообщаюсь, так сказать, неофициально, за стаканчиком... Кстати, надо бы из Таньки капусты побольше вытрясти - там, на питание, на прочие бытовые трудности. Да и она пока пусть к своей Лизавете смотается, все равно ведь делать нечего. Только надо ей сказать, чтобы собрала меня получше, ничего не забыла..."