Полоса переменности

— Потому что Сережа пропал.

— Кто такой Сережа?

Она замолчала. В трубке не было слышно ни ее дыхания, ни других звуков, но молчание было таким напряженным, что Игорь точно знал: она там, и связь не прервалась.

— Простите, я не помню Сережу, — сказал он, потому что молчание заставляло его нервничать.

— Твой сын, — ответила она.

— Но у меня никогда не было сына. У меня были только две дочери. Кажется, так. Кажется, две дочери. Скорее всего, я не тот Игорь, который вам нужен.

— Наверное, да, — серьезность и строгость исчезли из ее голоса, он стал растерянным и беззащитным. — Простите. Я звонила мужу. Я не помню его голоса. Почти не помню. Номер остался записанным в телефоне и… Простите.

— Ничего страшного, — ответил он. — Переменность.

— Переменность, — покорно согласилась она.

— До свидания, — сказал Игорь.

— Может быть, — ответила она вместо прощания, — вы все-таки приедете? Я совсем одна здесь, на Карла Маркса и Радужной.

— Нет, не могу, — ответил он. — У меня много дел. Своих дел.

— У меня пропал сын.

— Не могу. Простите. Правда, не могу.

— Я понимаю. Извините. До свидания.

Он повесил трубку. Пошел на крыльцо, чтобы забрать носки и ботинки, и с грустью обнаружил, что они вымокли. Море, такое спокойное всего пятнадцать минут назад, волновалось, било в стену, окатывало крыльцо снопами брызг. Слева на него наползала темная, прошитая молниями туча, еще более низкая, чем обычные облака. Дул пронзительный ветер, он подхватывал холодные брызги и смешивал их с колючими ноябрьскими снежинками, которые внезапно наполнили воздух.

Над морем летели птицы. Игорь замер в дверях: птицы летели в грозу, прямо к молниям. Маленькие, едва различимые точки — к черноте тучи. Их полет показался Игорю самым глупым и странным из того, что он видел в жизни. Он мог иметь смысл, только если за их хвостами оставалось что-то пострашнее, чем молнии и сильный холодный ветер. «В городе совсем плохо», — подумал Игорь.

Он вошел в дом, затопил печь и лег спать в быстро нагревшейся комнате.

Ночью ему снилась маленькая женщина, которая стоит на перекрестке Радужной и Карла Маркса, в городе, покинутом птицами.

Когда он проснулся, в комнате было невыносимо душно — печка только-только остыла, в окно било яркое солнце. От этого тупо пульсировал висок, и кожа лица казалась распаренной и мятой. Игорь немного полежал, приходя в себя, потом медленно, как старик, встал и пошел на кухню.

Он был крепким, массивным человеком среднего роста с черными коротко стрижеными волосами и высоким покатым лбом, пересеченным глубокими морщинами. Виски его начали седеть, плечи устало ссутулились, он выглядел старше своих сорока лет, и только широкая, выступающая вперед нижняя губа придавала ему добродушный вид.

На кухне годами ничего не менялось, на стенах выцветали голубые обои с белым замысловатым орнаментом, на полу лежал пестрый вытертый половик, под ним был желтый исшарканный ногами линолеум. Вдоль стен стоял белый кухонный гарнитур из ДСП, скрипучий, но крепкий. Центр кухни занимали круглый деревянный стол, купленный еще прабабушкой, и несколько разнородных стульев и табуреток. На массивной украшенной резьбой тумбе стоял маленький телевизор с кинескопом — неработающий, поскольку море отрезало дачный поселок от электричества. Такой же бесполезной была плита, ни в одном из двух газовых баллонов больше не было газа.

Игорь выглянул в окно, чтобы посмотреть, как ведет себя море. Море было тихим. Солнце рассыпало по нему пригоршни зайчиков, которые прыгали с волны на волну, как маленькие золотые кораблики.

Опустив глаза на растрескавшийся от времени деревянный подоконник, Игорь увидел, что из щели между досками выступило что-то вроде оконной замазки. Бежевая, телесного цвета пленка покрывала белые чешуйки отстающей краски. Рядом поблескивали крупинки рассыпанного им вчера сахара. Игорь коснулся пленки кончиками пальцев и сразу отдернул руку — это была не замазка. Вместо плотной и липкой массы он ощутил что-то влажное, как очищенная от кожицы виноградина, и податливое. Приглядевшись, Игорь увидел внутри пленки прожилки, разветвленные, будто сеть сосудов. Он не мог сказать наверняка, но ему показалось, что прожилки еле заметно пульсируют.

Игорю стало не по себе. Он отошел от окна и хотел сесть на стул, но там лежал золотой телефон. Садится Игорь не стал, перекладывать телефон — тоже.

Избегая гнетущих мыслей, он занялся привычными утренними делами. Новая упаковка бритвенных лезвий куда-то запропастилась, но с начала переменности Игорь научился не обращать внимания на маленькие потери. Бритвы в невскрытом пакете обнаружились в шкафу на полке со старыми свитерами, но не мужские, а почему-то женские, розовые, выпущенные, судя по дате на упаковке, в прошлом году. Игорь понятия не имел, откуда они взялись.