Страница 17 из 128
Антон дрожал от холода. Его тонкая шелковая рубашка отсырела и прилипла к телу, туман влажным полотенцем лип к разгоряченному лицу.
— Лина, — крикнул он в темноту, но не получил ответа. Только далекие городские огни мерцали сквозь белую, неплотную мглу расплывчатыми звездами. Пока не сгустился туман, он любовался раскинувшейся внизу панорамой. Лина привела его сюда ради этого вида.
Ничего не объясняя, она встала у шатких перил над обрывом и начала смотреть вниз. Лину освещала лишь луна, но Антон отчетливо видел ее мерцающий силуэт. Город внизу дрожал огнями, будто опрокинутый осколок звездного неба. Воздух был прозрачен и свеж.
Антон встал рядом и сказал:
— Красиво.
— Издалека — да, красиво, — ответила Лина, в ее голосе Антон услышал отвращение. — А вблизи — грязь, вонь, помойка наползает на помойку, щупальца свои запускает в подъезды, в дома, в души, в головы…
Антон всегда воспринимал себя частью города. Выходило, что для Лины он выглядел таким же блестящим издалека и отвратительным вблизи. Почти уже решившись положить свою руку на ее маленькую ладонь, он передумал и остался стоять в шаге от нее. Только сказал:
— Города построили люди. Потому что нужно где-то жить. А от грязи в городах можно избавиться — нужно только постараться.
— Кто же будет стараться?
— Ну, как — кто? Все мы.
Лина повернулась, подняла на Антона свои глубокие мерцающие глаза и не то чтобы спросила, а, скорее, потребовала ответа:
— Много ли грязи ты вымел за последнее время?
Антон не хотел говорить об этом. Он хотел наслаждаться свободой, лунной ночью, запахами весеннего сада и мерцанием удивительной кожи. Его взгляд скользил по мягкому изгибу ее шеи, плечам, рукам и высокой плотной груди.
— У меня своя работа. Я не дворник, я — актер, — сказал он мягко.
— Почему тогда ты говоришь «мы»?
— Можно взять тебя за руку?
— Нельзя. Я не люблю, когда ко мне прикасаются. Скажи, зачем ты снимаешься в рекламе?
— Никогда об этом не думал.
— То есть, ты делал это совершенно бездумно?
Антон подумал, что в этом и заключается ее игра: раздразнить его, разозлить, сделать соперником, чтобы встреча была похожа на поединок, чтобы нервы были как обнаженные провода, чтобы он не выдержал, схватил ее и впился в ее губы таким яростным поцелуем, от которого потемнеет в глазах.
— Я начал сниматься еще ребенком, тогда я вообще мало что понимал, — сказал он, тяжело дыша, облизывая внезапно пересохшие губы. — А потом не мог бросить, потому что должен оплачивать лечение родителей. Они без моих денег не проживут…
Лина ухмыльнулась. Антон широко шагнул вперед, протягивая руки, чтобы схватить ее за обнаженные предплечья, но Лина оказалась быстрее. Ее маленькие стройные ножки оттолкнулись от земли, и она отпрыгнула назад. Антон промахнулся — его руки схватили воздух.
— Стой! — крикнул он, и оба замерли. Лина стояла перед ним — маленькая, напряженная, как готовый к нападению дикий зверек. У Антона от напряжения заболели глаза, ему даже показалось, что тело Лины пульсирует. Вся ее кожа подрагивала, как мембрана, передающая во много раз усиленный стук человеческого сердца.
Вдалеке что-то глухо грохнуло, она вздрогнула, словно разбуженная этим звуком, и побежала прочь. Антон ринулся следом, но не смог найти ее среди древесных стволов. Холодало, от остывающей земли поднимался туман, что-то гулко грохало внизу, у подножия холма, а он кружил по саду, не в силах поверить, что она сбежала от него. Один раз ему показалось, что Лина стоит среди деревьев: он будто бы увидел бледный овал ее лица и, ниже, контрастные полосы тельняшки, однако, подойдя, обнаружил всего лишь ствол погибшей яблони с пятнами странной, влажной, похожей на подкрашенную простоквашу, плесени. Верхнее пятно действительно походило на лицо: чуть розоватый овал с двумя черными, в синеву, пятнами сверху и коричневато-красным ниже.
Антон передернул плечами от отвращения и холода: ставший почти непроницаемым туман прижимался к нему своей мокрой, замерзшей тушей. Он зло стукнул ладонью по стволу и вернулся к тропинке, по которой они пришли.
Шагая вниз, он предвкушал горячую ванну, плотный завтрак и мягкую чистую кровать дорогого отеля, хотя и понимал, что в первую очередь его ждет скандал по поводу сорванной съемки. Однако вернуться оказалось не так просто, как он думал. Тропинка спустилась к подножью холма и вдруг оказалась совсем не такой, какой Антон помнил ее. Всего несколько часов назад она была ровной и чистой, теперь же под ногами хрустели обломанные ветки, иногда путь пересекал отколотый от древесного ствола крепкий яблоневый сук с измочаленными, потерявши белизну цветками. В кустах виднелись неряшливые бреши, словно кто-то продирался сквозь них, не разбирая дороги.
Когда тропинка стала шире и перешла в разъезженную машинами колею, ее начали пересекать длинные узкие канавы чуть больше метра глубиной. Они были похожи на окопы, но было неясно, откуда могли взяться окопы на окраине мирного города. Густой туман не давал Антону видеть ни начала, ни конца канав. Белая мгла сгущалась в пяти шагах от него и висела недвижимо. Ветра не было. Антон чувствовал растущую тревогу и спешил добраться до съемочного павильона.