Страница 8 из 40
Отрывок из цикла «Хроник Кассии-Ларии-Виссавии» как-то появился в дуэли критиков, и, прочитав его там, я совершенно запутался в логике происходящего: все описанное казалось мне чудовищно надуманным, поверхностным и нереальным. Конечно, я ведь опирался на совсем небольшой объем информации от автора, а остальные выводы делал на основании своих знаний и опыта. В тот раз Анна начала объяснять свою позицию и правила созданного ей мира, а я — отстаивать свою, мы очень здорово и интересно поговорили. Не знаю, как она, а я запомнил, и потом уже ждал роман, чтобы все-таки окончательно убедиться, кто же из нас был прав. Потом появились «Лоза Шерена» и «Власть безумия», я прочитал, и — черт возьми! — увидел, насколько интересно, глубоко и логично продуман мир. Да, местами он классически-фэнтезийный, но есть в нем и оригинальные, лично-авторские черты и находки. Происходящие там события, персонажей, их характеры и поступки далеко не всегда можно судить, руководствуясь только нашим опытом и нашими реалиями. Например, Кассия, Лария и Виссавия — три страны с совершенно разными принципами жизни даже на уровне физиологии, следовательно там складываются совершенно разные культуры, и вот от соприкосновения этих культур, от наложения и зачастую неверного понимания рождаются те самые странности, порой доходящие до абсурда.
А разве в нашей жизни не так? Мы тоже часто в корне неверно оцениваем людей и даже целые народы, приписывая им какую-то небывалую злобность или, напротив, благородство, боимся, ненавидим, возвеличиваем, только потому что плохо их знаем и еще хуже понимаем. Все же мир романа Мелоди, несмотря на его странность, это и наш мир тоже. Наш с вами реальный мир, поданный через сложную и очень красивую гиперболизированную метафору.
Попытаюсь рассказать, что в этом иносказании разглядел я.
Во-первых, это такой очень интересный этико-эстетический микс католицизма с японской масс-культурой. Сейчас попробую объяснить.
Одна из основных проблем, которая с разных сторон рассматривается на протяжении всего цикла — это служение: служение искреннее, беззаветное, самоотреченное, что называется, от богов. В мире романа у каждого архана (представителя знати) есть свой хариб — друг, слуга, доверенное лицо, «подарок богов» — простолюдин, призванный служить своему господину вечно. Хариб знает о своем господине все, он всегда рядом, всегда готов служить в любом качестве, и знает, что нужно господину, зачастую лучше его самого. Хариб живет и умирает вместе с господином: умереть раньше не может без разрешения, физически не способен, а жить после не хочет сам. И это именно призвание: харибом не может стать кто-то по желанию или выбору архана, его приводят боги, он как-бы изначально создан и рожден именно для этой своей миссии. Но и на господина такие узы накладывают немалый груз: нужно быть уж совсем отмороженным, чтобы не оценить столь глубокую привязанность и столь бескорыстную преданность. Господин отвечает за своего хариба, любит его и, как правило, искренне не мыслит свою жизнь без его верности. Кроме того, если архан небрежен в отношении своего хариба, то и само общество осудит его как недостойного. Такие же прочные узы связывают и царственных особ с телохранителями, с той лишь разницей, что телохранителей у государя несколько, и все они помимо собственной мощной магии усилены еще и вечными душами детей Радона, верховного бога Кассии, которые тоже призваны и обречены служить.
Какой культурный подтекст я в этом вижу? Во-первых, глубоко христианский принцип обретения истинной свободы в служении (кому-то или чему-то). То есть, если ты в рабстве против воли, и не можешь вырваться, потому что слаб, если вынужден служить за кусок хлеба и ночлег… да даже путь за икру, шампанское и виллу у моря, то ты будешь мечтать о личной свободе, в глубине души ненавидя хозяина и завидуя ему. Но если ты служишь по собственной воле, по глубинной жажде души — то ты будешь необходим хозяину и господину, и тем глубоко счастлив. Это порождает сильные чувства и глубокую взаимозависимость. «Лучше быть нужным, чем свободным» или «Свобода — в служении». Это по-христиански, но это еще и очень так по-японски со всей их самурайской честью, глубиной вертикальных связей и корпоративной преданностью. Я не претендую на то, чтобы на профессиональном уровне говорить о японской культуре, но японцы очень много сделали и далеко продвинулись в популяризации своих ценностей, так что все мы теперь о них что-то да знаем.
Сегодня, когда большинство по-настоящему страдает от одиночества в толпе, когда почти каждый нуждается в человеческой близости, так нуждается, что отгораживается целыми системами барьеров и защитных механизмов, чтобы не показать своей нужды и слабости, мир романа Мелоди выглядит одновременно очень смелым, желанным и болезненым. Люди этого мира в своем желании близости гораздо более открыты: чувствительны, эмоциональны, раскрепощены в словах, жестах, прикосновениях, даже прямых действиях, как добрых, так и жестоких. Это может быть странным для нас, но в их системе ценностей — обыденно, иначе и быть не может. И если заглянуть себе в душу поглубже, то не окажется ли, что и нам с вами очень не хватает такой свободы и такого раскрепощения?
В обоих системах ценностей — восточной и западной — служение рассматривается в трех уровнях: служение личности, служение обществу и служение Богу (идее — для меня понятнее, но суть одна). У Мел в романах есть все три составляющие: первая — взаимоотношения хариба и господина, телохранителей и государя; вторая — социальная структура старший и его род, государь и народ государства (в Виссавии даже погода повторяет настроение вождя: случись тому выйти из себя — и ураган уничтожит его подданных, такова ответственность правителя); третья — Реми и его предназначение, которое выше Реми, выше его личных привязанностей и даже выше отдельно-государственных интересов. Но если вдруг кто-то испугался найти под обложкой очередную бла-бла-бла про пророчества и Избранного, спешу предупредить: не найдете. Об избранности вы узнаете очень постепенно, и только тогда, когда придет время действовать. И далеко не в этом романе.