Страница 20 из 133
Я с сожалением покинул уютное место и вернулся в зал пыток. Кирилл стоял за камерой, один техник прикреплял белый отражатель, другой рядом с Миланой делал замеры флешметром.
Увидев меня, Верхоланцев пробурчал:
— Олег, соберись. Проведём репетицию и снимаем. Пока у тебя ни хрена не получается.
Я потратил столько сил, чтобы выглядеть естественно и играть по системе Станиславского! После слов Верхоланцева настроение сниматься пропало напрочь. Милана села около столика. Один из техников измерил рулеткой расстояние от камеры до её места. А я ждал, когда они закончат, проклиная всех и все, на чем свет стоит.
— Тишина на площадке! — проорал кто-то в мегафон. — Начинаем.
Я вошёл в дверь, проговорил текст, который уже выучил наизусть. И остановился около Миланы, целуя ей руки. Она уже старалась играть, а не произносить текст. Настал решающий момент, она схватила пепельницу и довольно больно ударила меня в висок. Я вздрогнул и ошеломлённо взглянул на неё.
— Повторим! — крикнул Верхоланцев. — Кирилл, запомни, пепельница будет в детали. Крупно. Понимаешь, берёшь крупно, потом резко переводишь на удар.
— Понял, — пробурчал Кирилл.
Сцену повторили, и я понадеялся, что мучения, наконец, закончились. Но тут же услышал истошный вопль Верхоланцева:
— Олег, твою мать, ты будешь работать?! Или будешь дурью маяться? Не бойся удара! Ты не знаешь, и не можешь знать, что тебя ударят. Ты весь сжимаешься ДО того, как Милана берет пепельницу! Ты понял? Балбес!
Зверски разболелась голова. От резкого, яркого света, заливающего всю площадку, от механического повторения заученных движений и фраз, от воплей режиссёра. Если вначале я ощущал прилив желания, когда обнимал Милану, то теперь мне казалось, что прижимаюсь к фонарному столбу, холодному и бездушному.
— Ладно, — наконец, бросил Верхоланцев. — Переодеваться и гримироваться. Начнём снимать.
Я зашёл в гардеробную, нацепил на себя брюки, белую плиссированную рубашку, повязал кашемировый шарф. Все-таки странно, что раньше никто не замечал, что я похож на известного актёра.
Я вернулся к маме Гале, уселся за столик, она начала наносить грим.
— Что морщишься, Олежек? — спросила она участливо.
— Голова раскалывается. Верхоланцев орёт на меня. Ничего у меня не выходит.
Она тут же достала пластиковый стаканчик, бросила в воду таблетку и подала мне.
— Он на всех орёт, — проговорила она с мягкой улыбкой. — Манера такая. На самом деле он переживает за всех. За тебя тоже. Все у тебя получится. Главное верь в себя.
Она взяла расчёску, провела ласково по моим волосам. Я успокоился, боль растаяла, оставив лёгкий туман в голове. Я с удовольствием следил в зеркале, как мама Галя наносит на моё лицо свой шедевр.
Люблю наблюдать за работой профессионалов, особенно тех, чью работу никогда бы не смог выполнить. «Состарившись» лет на десять, вернулся на площадку в приподнятом настроении. Через полчаса появилась Милана в золотистом, блестящем платье с разрезом сбоку, которое подчёркивало безупречную линию бёдер и тонкую талию. И я залюбовался ею, убедившись ещё раз, как она соблазнительна.
— Мотор. Начали! — крикнул Верхоланцев.
Лиля выбежала перед камерой, пробормотала: «Тридцать девять, сто сорок семь. Дубль первый» и щёлкнула хлопушкой с прилепленными к ней бумажками.
Я отключился от всего, что мешало мне сосредоточиться, видел только ярко-алый рот Миланы и потрясающие глаза в обрамлении пушистых ресниц. Вдруг ощутил себя настоящим актёром и мужественно сносил удары по башке пепельницей.
— Все! Сняли, — наконец, воскликнул Верхоланцев. — Молодцы.
Я взглянул в его лицо и понял, что он устал не меньше меня, но очень доволен. Он подошёл ко мне, похлопал по плечу и сказал:
— Неплохо получилось. Чувствую, не ошибся я в тебе.
И расхохотался.
Я вернулся домой в радостном волнении. Вышел из фургончика на улице, которая шла перпендикулярно той, где находился дом Екатерины. На небе засеребрился тонкий серп луны, было прохладно, я поёжился. Усталый, но жутко довольный направился домой. И услышал за спиной громкий лай собак. Он усиливался, я ускорил шаг, уже показался заборчик, за которым виднелся дом с погасшими окнами. На улицу выкатилась свора здоровенных лохматых псов. Злобно рыча и скаля зубы, они начали медленно сжимать кольцо. От общей массы отделился главарь — огромный чёрный как ночь ротвейлер, сильно напоминающий посланца дьявола из фильма «Омен».
По спине потекли струйки холодного пота. При свете уличных фонарей глаза мерзкой псины загорелись адским огнём. Демонстрируя ослепительно острые, как бритва, зубы, он готовился к прыжку. А я понимал, что не успевал ни перелезть через забор, ни позвать на помощь. Замерев, ждал, когда дьявольская тварь нанесёт удар. Зверь оттолкнулся от земли и прыгнул на меня, целясь в самое горло.