Нити

- Красиво, - сказал самый маленький силуэт, девочка, линия связи которой с Ильей сияла изумрудно-зеленым.

- Точно.

- Погодите, я что-то не понимаю, - начал большой силуэт, тучный мужчина с пучком усов.

- Лично мне все понятно, - проговорил низкий силуэт, молодой мужчина.

- Мне тоже, - подтвердила Настя.

- Прекрасно. Ты тоже скоро поймешь, о чем речь, - успокоил толстяка мальчик Илья. – Итак, вы связаны со мной, потому что знаете меня. А я – вас. Возможно, даже лучше чем вы знаете себя. Но вы не знаете друг друга. И вот теперь мы вместе.

- Почему?

Илья как будто смутился. На мгновенье. Словно простой вопрос поставил его в тупик. Комната обрела окончательный вид. Теперь можно было ощутить запах сырости от камней, холод, слабый рокот. Превращение силуэтов в людей тоже завершилось. Единственной странностью остались плавно изгибавшиеся жгутики разноцветных нитей, что связывали каждого с лысым мальчиком.

- По одной простой причине. Я видел вас, всех. Задолго до того, как вырос и встретил. Я знал о вас. Ты, - он показал пальцем на толстяка, - работал начальником цеха на автозаводе, еще лет двадцать назад, помнишь? До того, как стал директором управляющей компании, а потом полез во власть.

Толстяк студенисто затряс щеками:

- Не понимаю, какое это имеет отношение…

- К тебе в бригаду хотел устроиться молодой паренек, плюгавенький такой, с плохим зрением. Его звали Ефим.

Мгновенно взмокший, депутат с фамилией Козлов, часто моргал глазами. Нет, он еще не вспомнил, но уже догадывался.

- Он был электрик по специальности. Ему очень была нужна работа, чтобы кормить семью. И ты предложил ему место, но на голом окладе, потому что тебе надо было ехать со своими детьми в Сочи, а фонд зарплаты не резиновый. Помнишь?

- Я…

- И он не стал устраиваться. Он сидел на пособии, но потом все-таки нашел работу.

- Он ничего не говорил про семью, - пробормотал толстяк.

Илья перевел дыхание и добавил:

- А в Сочи вы так и не поехали, потому что теща закатила скандал.

Повисло молчание.

- Отец как-то говорил мне, - подал голос парень по имени Павел – следователь, занимавшийся погромом в магазине техники. Тот самый, что вызывал Илью к себе на допрос. Все посмотрели на него.

- Батя рассказывал про одного мужика, который его на работу не взял. Вот значит как. Интересно получается.

- А ты, - Илья указал на Павла. – Вспоминай, когда ты еще учился в школе, в старших классах, сильно простудился и провалялся дома три недели. Оказалось, это не простуда, а воспаление легких. Тебе прописали антибиотики, и встал выбор – лечь в стационар, или колоться на дому. Мать договорилась с кем-то из поликлиники, и к тебе ходила делать уколы медсестра. Ты в нее влюбился и пытался флиртовать, хоть она была и старше тебя. А перед последним посещением подарил ей кольцо.

Павел покраснел.

- Юношеская придурь.

- Обычное дело, - согласился Илья. – Эта медсестра уже была в разводе, и откуда ж тебе было знать, что на руках у нее уже есть дочь, которую зовут Настя, и было ей тогда лет пять. Да?

Настя растерянно осмотрелась по сторонам, словно ее в чем-то подозревают.

- Я не знаю… Мама ничего такого не говорила мне.

- Конечно же, нет. У медсестры в день бывают десятки пациентов – дети, пенсионеры, инвалиды. Студенты и школьники. Наивный больной Паша был лишь тонкой ниточкой в этом огромном пучке. Но как бы ни была тонка ниточка, она сохраняется, если ты хранишь в памяти человека, с которым связан.

- Послушай, что все это значит? – взвился худой парнишка. Это был влившийся в братство Восхождения паренек, который взял себе номер 991. – К чему ты затеял это?

- Твой отец, - сказал Илья, - очень тебя любит.

Глаза 991 сузились до двух щелочек, а лицо побледнело. Бескровными губами он прошипел:

- Даже не смей. Слышишь, ты, больной ублюдок! Ты – долбанный глюк, плод моего воображения, проваливай из этого сна!

- Он любит тебя настолько, что охотно поменялся бы местами с мамой, но на все воля Божья, а мы ничего не можем с этим поделать.

- Заткнись!

- Он не любил никого, кроме твоей мамы. Он и сейчас ее любит, стоя на коленях у иконостаса, он просит Бога только об одном. Чтобы его сын…

- Заткнись, заткнись, заткнись! – заорал 991. – Я ненавижу его, ненавижу! Он должен был спасти ее!

Нить, соединявшая его с Ильей, задергалась, как линия пульса на кардиомониторе. 991 зарыдал. Слезы сочились из него, как сок из перезрелого, уже подгнивающего плода.

- Подождите-ка, - встрял Козлов, - о ком речь?

- Церковь Богородицы у Елисейского кладбища.