Страница 3 из 120
— О, да за что мне все эти невзгоды?! — хватаясь за голову, в подсобку вскочил хозяин, кивая в сторону чайника. Поданную ему спустя несколько минут чашку с настойкой мелисы и мяты мужчина принялся вертеть в руках, глубоко вдыхая успокаивающий запах. Мы молча наблюдали за ним. Осторожно потянувшись вперед, кошка аккуратно сняла кусок колбасы с моего бутерброда, после ловко слизнула с хлеба масло. Глядя на это краем глаза, не смогла сдержать улыбки. Участвующие в спектакле двойняшки радостно захихикали и захлопали в ладоши. Мне оставалось лишь укоризненно взглянуть на кошку, ответившую невинным взглядом.
Это охота, детка.
— Да катись эта вся мерзость! — конец фразы потонул в грохоте посуды и истерическом вое собаки-крысы. Мы все встрепенулись, хозяин, испуганно дернувшись, побежал в главный зал.
— Сейчас будет кому-то бобо, — весело фыркнула, отрезая еще один кусок колбасы и заставляя кошку встать на задние лапки, чтобы забрать его. Одноглазая и местами подранная барышня не выказала никаких претензий, неожиданно бодро прыгая вверх и вырывая добычу.
Дети радостно захлопали, требуя повтора на бис. Крики снаружи набирали обороты.
Пусечка явно вообще ничего не дождется. А повару нужно будет потом подогнать одну такую кружечку, расписную, из красивого фарфора… И жене его с детьми что-нибудь присмотреть, пока шумиха.
— Соня!!! — пароходной сиреной взвыл хозяин откуда-то из глубин магазина. А что Соня? Соня ничего! Она, быстро подняв подол юбки, уже вторую минуту пыталась пролезть в узкое окно под веселый, и ничем уже неприкрытый ржачь двойняшек. Кошка, посчитав, что требуется помощь, вцепилась мне пониже спины когтями, добавляя остроты ощущений и скорости.
Мне не нужно было спешить на его крик, моя короткая смена закончилась десять минут назад.
До своего дома я бежала быстро и закоулками, удирая от голодной барышни.
***
Радостные крики на детской площадке. Скрип качелей и шелест листвы на деревьях. Тихий шепот ветра, ласкающего песок в песочнице. Где-то вдалеке бушующее море-океан.
Сидя на низкой кирпичной стене, я наблюдала за всем этим детсадом, выпасаемом зоркими мамашами. Те с увлеченными лицами перемывали косточки знакомым, время от времени покрикивая на своих чад для профилактики.
Солнце ощутимо припекало, хоть день уже склонился к вечеру, окрашивая окрестности в красные, бардовые и местами пурпурные тона. Суббота не баловала на подробности, даря лишь философское настроение да заканчивающиеся сигареты в пачке. Мамаши меня пока не замечали, и я спокойно дымила ядовитой палочкой, ощущая покой и безмятежность. Зажатая в руке газета почти годичной давности настраивала на философский лад, заставляя щуриться и размышлять о смысле бытия. В который раз.
«… в результате кораблекрушения в живых остался лишь один. Где бы Вы сейчас не были, мы приносим Вам свои искренние соболезнования: из всей колонии беженцев с погружающегося под воду острова, теперь Вы один. Надеемся, Большая Земля даст Вам новой дом. Держитесь».
Как мило. Они хоть что-нибудь о сострадании и деликатности знают? Впрочем, в данном вопросе мне было как-то наплевать на окружающее. Даже на то, что на этой самой Большой Земле меня в глаза не видели — я нашла пристанище на дальнем, от основной цивилизации острове, закрытом от почти всех внешних новостей и живущим своим тихим болотом. Да и все равно это не мое прошлое. Хотя и стоит, наверное, выражать своей моськой грусть вселенскую, ибо почти как последний из могикан.
Соленая вода, забивающаяся в рот, нос, глаза. Волосы, облепившие лицо, закрывающие глаза, мешающие нормально двигаться. Ужасный холод во всем теле и чувство сильной усталости. Соль, хрустящая на зубах и, казалось, въевшаяся в кожу, мышцы, кости. Людские крики, не разобрать, о чем, но, откуда-то я знала, что отнюдь не радостные. Там были боль, страх, обреченность. И море осколков, врывающихся в помещение вместе с волной. Осколки… Откуда в море осколки?
Я резко вздрогнула, возвращаясь в теплый вечер весны и с некоторым удивлением оглядываясь по сторонам. Опять чужие воспоминания... Их не задавить, не загасить, поэтому приходилось раз за разом проживать кусочек чужой жизни.
Сигарета была докурена и выброшена куда-то под корни дерева. Юные спиногрызы все равно в дальнюю часть сада не будут забредать еще лет десять, пока не отделаются от внимательных мамаш. Все такие правильные до тошноты. У нас поколение пепси и то более любопытным было. Хотя после него тоже было немало олухов, пока сам мир не начал быстро и по нарастающей скатываться в пропасть. А там уже не до таких вот... Нужно было как-то самим выживать.
Идя по чистым улочкам города, зевала от скуки — однообразно. Ровно уложенная брусчатка, ровно подстриженные кусты и газоны, одинаковые крыши домов. Однотипные магазины с одинаково улыбчивыми продавцами. Люди, носящие почти одинаковую одежду и с недоумением глядящие мне вслед. Я-то, одеваясь по собственному вкусу и усмотрению, путала все устои. Вокруг был Рай перфекциониста. Или мой личный Ад. Хотелось выть, хотелось бежать и ломать. Доктор, у которого я и сейчас иногда обследовалась, посоветовал пить мне мелису и чаще быть на свежем воздухе или в компании. Не агорафобия, а просто невозможность принять окружающее меня. Он назвал это посттравматическим шоком. А также констатировал частичную амнезию вследствие кораблекрушения. Я же просто не знала, что сказать. Мое имя и то просто первое, что смогла выдавить сквозь сжатые до скрипа зубы.
— Эй, опять курила? — из размышлений меня выдернул сердитый возглас. Вопрос чисто риторический. А значит, отвечать не обязательно. — Сколько тебе раз говорить: курящая девушка не привлекательна.