Знамёна из Пепла

Глава 18

На протяжении своей долгой жизни, я неоднократно убеждался, что ни страх, ни алчность, или ненависть не могут толкнуть смертных на то безумство и самопожертвование, на которое их толкает любовь.

Бальфур. «Оглядываясь назад»

Голову раскалывала давящая боль, в живот будто воткнули раскалённый нож, а во рту было сухо как в Хаммадийской пустыне. Нос резала вонь прелой растительности и застарелых экскрементов. Он очнулся в почти полной темноте, тоненький лучик света проникал к нему через маленькое зарешеченное оконце под низким потолком. Неподалёку кто-то неразборчиво бормотал, капала вода.

Он пошевелился, услышал сухой треск и железный звон, понял, что лежит на охапке тростника, а руки его скованы цепями. Оружия, кольчуги, кошелька — нет. Впрочем, будь они при нём, Феранор сильно бы удивился.

Он ощупал живот, обнаружил пониже пупка свежий заживающий рубец. На затылке наткнулся на шишку и засохшую кровавую корку. Те, кто его сюда засадил, явно позаботились о его здоровье, заживив раны с помощью волшебства.

Прошло некоторое время, прежде чем глаза успели привыкнуть к мраку, и он разглядел перед собой ржавые прутья решетки. За нею, во мраке, угадывалась ещё одна. Там что-то ворочалось, кряхтело и глухо покашливало.

— Ай...йя! — с трудом ворочая языком прохрипел Феранор.— Есть... кто… нибудь?! Ещё… Кто... Где... мы...

Он в общем-то и так догадывался, что в тюрьме, но желал уточнить.

Послышался звон цепей. В полумраке возникла страшная заросшая бородой одноглазая рожа. Оскалив распухшие дёсны с жёлтыми пеньками зубов, рожа что-то проговорила на незнакомом языке, шамкая и плюясь.

— Ну и урод... же... ты...— заключил Феранор.

Сосед показал ему согнутую в локте руку и скрылся во тьме, бормоча под нос и гремя цепью.

Феранор уселся, подобрал к груди ноги, упёрся в колени подбородком. В желудке забурчало, мысли в голове ворочались с трудом.

Итак, он в тюрьме. По каким-то причинам Глышак не прирезал его сразу, как собирался, а посадил сюда. Возможно, жадность возобладала над орком и он решил слупить за Феранора выкуп. Логика в этом была, ведь для всех в Атраване он по-прежнему оставался командиром посольского эскорта. Вспомнив о своей должности, он вспомнил и о фальшивом указе. Схватился за грудь, обнаружил, что заветный пергамент пропал вместе с остальными вещами.

Послав Глышаку самоё чёрное проклятие, Феранор поддался слабости и медленно улёгся на шуршащий тростник.

А что если Глышаку просто не дали его добить? Что если это слуги шаха посадили обоих драчунов в подземелье, чтоб те поостыли? В Душе его зажглась тихая надежда, что всё разрешиться легко, вот-вот придет Митр и со своей особенной, слегка ироничной, улыбкой скажет, что он свободен. Наверняка, и вещи вернут.

Но тогда почему на нём цепи?

Не найдя никакого разумного объяснения, он повернулся на бок и попытался уснуть. Боль в голове острым гвоздём долбила затылок. К голоду присоединилась жажда.

***

За решёткой замерцал жёлтый неверный свет лампы. Кто-то уверенно шёл к нему, стуча каблуками по камню. Спустя десять долгих ударов сердца он увидел два разновеликих силуэта, остановившихся перед решёткой.

Тот, который повыше, повесил лампу на торчащий из стены крюк, прошипел спутнику несколько слов и ушёл. Оставшийся поставил на пол котомку, снял с лица платок.

— Ну и темень,— сказал он, голосом Сандара и тут же сотворил маленький клубящийся светляк.— Айя. Как чувствуешь себя?

— Восхитительно! — Феранор невольно зажмурился, слушая, как в соседней камере разразился бранью заросший человек.— Так… восхитительно, что… даже какаю радугой… Хочешь взглянуть?

Он осторожно открыл один глаз, привыкая к яркому свету, затем второй.

— Зачем ты пришёл? — спросил холодно.

— Пришёл проведать друга. Ты не рад? — Сандар деланно развёл руками, всколыхнув полами чёрного хаммадийского балахона, накинутого поверх одежды.— Нет, не отвечай. У тебя сейчас такое выражение лица, что я прямо переношусь в прошлое. Обворожительные в своей дикости бединки, ароматы благовоний, горячие камни, мыльная вода, разъярённый ты, пытаешься меня утопить… Вернёмся домой — обязательно потребую воплотить эту сцену в скульптуре. Назову её… назову… как-нибудь назову.

— Что тебе нужно? — повторил Феранор.

— Я же сказал, ты, забыл? Тебя так сильно ударили по голове? — он сделал короткую паузу.— Понял. Ты не настроен на шутки. Местечко и впрямь не очень подходящее.

— Убирайся.

— Эй, потише. Умерь свой праведный гнев! Да, я немного обманул тебя, виноват! Но для твоего же блага. Я спасал тебя, неблагодарный.

Феранор глянул на посла. Несколько секунд казалось, что он вот-вот кратко, но ёмко скажет куда Сандару следует идти за благодарностью, но только скрежетнул зубами и отвернулся.

— Ты думаешь, я тебя предал,— вздохнул Сандар, глядя ему в спину.— У тебя есть на это полное право. Я действительно всё написал сам и сам приложил отцовскую печать. Так получилось, что я случайно услышал его разговор с лордом Эрандилом касаемо тебя. Я понял, что против тебя готовится какая-то потрясающе крупная гадость. Мой отец упоминал Рощу Покаяния, ты знаешь, что это значит? Знаешь же.

— Знаю,— Феранор слегка повернулся, глянул искоса.— Обратят в дерево на несколько лет. Но разве я просил тебя о помощи?

— А тебя самого надо просить, если ты видишь, что твоему другу грозит беда?

— И ты решил, что мне лучше стать изгнанником, дезертиром. Решил за меня и лишил всего…

— Тебя и так бы лишили всего,— возразил Сандар.— Где ты видел, чтобы дубы были капитанами? Я сейчас про деревья, а не про умственные характеристики некоторых. Или ты отрицаешь, что ходить по земле на своих двоих лучше, чем прорастать в неё корнями?

Он помолчал, переводя дыхание.

— У меня был план. За год всё должно было проясниться, утихнуть, успокоиться. Ты бы обрёл славу, известность, что затруднило бы отцу исполнить задуманное. Талиан вышла бы замуж и ты больше не был бы помехой для Эрандила…

Феранор вскипел. Вскочил, оглушительно громыхнул цепью, саданул кулаком по прутьям.

— Провалиться в Бездну, тебе и Эрандилу, собачий ты сын! Ты знал, что я люблю Талиан, знал!

Сандар вздохнул.

— Не хочу, чтобы между нами оставались какие-то недомолвки, потому буду говорить так же прямо как ты. Без намёков. То, что Талиан нравилось спать с тобой, не означает, то она стала бы рожать твоих детей и называть тебя «мужем и господином».

— Что?!

— Ты же понимаешь, что она не сможет скитаться вслед за тобой по пограничным крепостям? Она не станет жить подле казармы и довольствоваться сараем, который ты называешь имением. Она не сможет оставить друзей.

— Да…

— Нет, не перебивай! Ты всегда говоришь то, что думаешь, без фальши и недосказанности, что мне всегда в тебе нравилось. Но не жди подобного от других! Ты же не дурак, в глубине Души сам понимаешь, что для неё ты минутное увлечение. Её компания, в которую ты так стремишься — не для тебя. Это змеиный клубок, где без интриг и шагу не ступишь. Измены, насмешки, сплетни за спиной и глупые розыгрыши… ты не сумеешь принять всё как должное и играть по их правилам. И не сможешь заткнуть насмешникам рты, вызывая на поединок.

— Но…