Знамёна из Пепла

Глава 4

Хафаш — он же латгул, он же сэлптар, в иных землях ещё именуется вампиром. Происходит от проклятых, кои после смерти своей восстали, дабы питаться от крови живых и тем бесконечно продлевать собственное существование. Трудно определить, где в историях о хафашах истина, а где суеверия, так как сами они того не желают и всячески способствуют умножению мифов о себе. Точно известно, что света они не боятся, а чистое серебро и святые вещи способны причинять им боль.

Гриммуар «A Laidene Noyte Parjia»

Старый детский страх перед темнотой и таящимися в ней тварями снова брал своё, заставляя бежать, не разбирая дороги. Он споткнулся обо что-то мягкое, упал, задев головой выступающий из стены камень и содрав кожу на лбу.

В глубине тоннеля продолжали страшно и истошно орать. Так могли бы кричать подвешенные на дыбе и терзаемые палачами люди. Эти крики помогли беглецу прийти в себя. Он вскочил и побежал к спасительному пятну света, мерцающему впереди всего в полусотне шагов, трясясь как от озноба. Только бы успеть…

Крик позади резко оборвался, перейдя в булькающий хрип. Почти сразу эхо донесло до него грохочущий треск и шорох множества лап.

Он не успеет!

Сердце рухнуло в пятки. Беглец снова споткнулся — на этот раз об длинную рукоять топора, брошенного кем-то на пол тоннеля. Не раздумывая, схватил его обеими руками, размахнулся, обрушивая удар на кое-как установленную крепь шахты. Он сам ставил её несколько дней назад, подкапываясь под фундамент стены.

Шорох быстро нарастал. Казалось, он уже видит проступающие в темноте очертания монстра. Страх и отчаяние удесятеряли силы. На третьем ударе дерево затрещало, как будто рядом раздирали хлопковое полотно. Отбросив топор, виновник бросился прочь. Тоннель задрожал, по стене побежала змеящаяся трещина. Льющиеся струйки песка переросли в лавину. С грохотом обрушилась каменная глыба, едва не похоронив его под собой. На пару мгновений установилось неустойчивое равновесие.

Задыхаясь в облаке пыли, он вслепую бежал туда, где с поверхности спускалась приставная лестница. Жалобный треск уцелевших крепей предупреждал, что новый обвал начнётся вот-вот. За спиной не смолкал уходящий к поверхности гул, словно там, наверху образовалась пропасть, в которую валятся останки колоннад и руины дворцов мёртвого города.

Он уже карабкался по ступеням, когда начался новый обвал. Через несколько секунд стенки песчаного колодца вокруг него поползли вниз. Лестница ощутимо просела и перекосилась. Подземелье Аль-Амаля не желало упускать своей жертвы.

Он закричал. Жутко и тоскливо, безуспешно пытаясь схватиться за кромку осыпающегося склона, без надежды на помощь, как вдруг на его запястье сомкнулись чьи-то стальные пальцы. Рывок! И вот он уже висит, болтая ногами, над воронкой, в которую превратился лаз.

— Аяз… Я чувствую, что при тебе ничего нет! — сказал сухой холодный голос.

Пусть глаза Аяза были забиты песком, но он признал бы говорившего даже на смертном одре.

— Гос…подин…— всё ещё вися в железном захвате, он откашлялся, прочищая горло от пыли.— Я почти достал её! Мы стояли у самых дверей, когда чудовища набросились на нас. Все погибли. Только мне и Папаку удалось бежать, но нас догнали в тоннелях… Господин, я ранен…

— Собачий сын, — прервал холодный голос.— Меня не интересует твоя банда. Меня интересует одна единственная вещь, которую ты клялся принести. Её нет.

Его словно щенка небрежно швырнули на песок. Рана на голове саднила. Другая рана, полученная в подземелье и о которой он в горячке забыл, начинала напоминать о себе нарастающей болью в боку. Как будто кто-то лил на кожу расплавленный воск. Аяз приподнялся, встав на колени, протёр руками глаза. Увидел серые от пыли сапоги, зацепился взглядом за торчащую из позолоченных ножен золотую сабельную рукоять, скользнул по груди и широким плечам, обтянутым кожаной бронёй. Увидел лицо, частично закрытое гутрой и потупился, боясь заглянуть в светящиеся красным глаза.

— Простите, господин! Я снова спущусь… добуду! Надо только больше людей. Клянусь Алу…— он резко оборвал себя, вспомнив, что его наниматель не любит имени Всевышнего.— Клянусь, что не подведу!

— Ты провалил всё, что тебе было поручено и даже больше,— лениво возразил наниматель.— К чему мне тратить силы и время на бесполезного неудачника?

Аяз содрогнулся. Он только теперь заметил, что красноглазый мужчина был не один. За его спиной из-за руин выходили страшные изломанные фигуры, в ошмётках ветхих одежд. Лица, под длинными спутанными волосами, отдалённо напоминали человеческие, только с большими глазами и пастью от уха до уха, полной острых, как иглы, зубов.

— Господин…

— Видно ты обманул меня, называя себя лучшим вором и грабителем склепов от Шагристана до Шандаары,— господин в красном тюрбане криво улыбнулся.— А я не прощаю обмана.

Аяз не сразу уловил страшный смысл этих слов. Впрочем, вряд ли бы он успел что-то сделать. С неуловимой глазу быстротой, страшные слуги рванулись к Аязу. Он успел увидеть взмах конечности, напоминавшей птичью лапку, с длинными, загнутыми когтями и мир перед ним разорвался в ослепительной алой вспышке, быстро сменившейся чернильной темнотой.

* * *

Рыча и толкаясь, монстры вырывали друг у дружки самые лучшие куски. Слышалось отвратительное чавканье и хруст.

Красноглазый обладатель золотой сабли безучастно смотрел на кровавое пиршество, занятый тяжкими размышлениями.

Это была четвёртая группа потерянная им в подземельях мёртвого города за год. Аяз и его банда казались самыми подготовленными, но смогли добраться только до входа. А что будет ждать в самой Сокровищнице тех, кто пойдёт следом? Если туда вообще кто-нибудь доберётся...

Его враги хорошо постарались! Но он ещё стребует с них долги.

Взметнув облачко пыли полой накидки, красноглазый повернулся к терзаемым останкам спиной, решительно зашагал прочь. Ему предстояла дорога на другой край пустыни.

* * *

Был полдень, но в теснине меж слоистыми скалами властвовала тень. На крутом склоне угнездилось несколько крупных грифов. Птицы, нахохлившись, дремали — прохладный ветер топорщил перья на спинах. Внезапно падальщики встрепенулись, синхронно повернули головы, с настороженностью часовых выглядывая что-то на пробегающей по дну теснины тропе.

В дальнем её конце появились люди. Появились неожиданно и бесшумно, будто вышли из самой скалы.

Людей было трое. Идущий первым был худ, высок и широкоплеч, с сильными жилистыми руками. Твёрдая уверенная походка выдавала в нём воина, а надменное выражение лица и гордо выпрямленная спина подсказывали, что он больше привык командовать, чем подчиняться. Он кутался в шерстяную накидку пустынников-хаммадийцев. Торс закрывал кожаный панцирь, на поясе болталась золотая сабля в позолоченных ножнах. Красный тюрбан и платок-гутра закрывали голову и лицо до самых глаз, глубоко сидящих под широкими бровями. Сейчас эти глаза были тёмно-карего оттенка.

За ним, сонно переставляя ноги, плёлся загорелый подросток в штанах из холстины. Он не был связан, но создавал впечатление пленника или раба.

Замыкал группу человек, одежда которого была непроглядно чёрного цвета. Шею его закрывал популярный у хаммадийцев платок, перехваченный кручёным ремнём на лбу. Лицо смуглое, без усов, с воинственной квадратной бородкой, тщательно выбритой под нижней губой.