Страница 52 из 72
Другие члены совета не замечали тонкого голубоватого марева, окутывающего Эйзенхиэля, но Ализбар Черион столько раз пересекал границу материального мира, что зрение его претерпело некоторые изменения. Тьма перестала быть непроницаемой, а солнце уже не слепило. Для Чериона наступили вечные Сумерки.
В зале становилось теплее. Но это была не свежая теплота весеннего солнца, а, скорее, влажное тепло торфяного болота. Лорду Элизобарре пришло в голову характерное для лесных сидов растительное сравнение: люди – своего рода трава. Они многочисленны, уязвимы, неприхотливы и быстро растут. Детство, юность, зрелость и старость – всё это они должны провернуть за один короткий Круг Жизни, даже не весь круг, а его вегетативную часть. Кто-то, например, опытный некромант, может переждать зиму-другую под снегом, но так или иначе, а весной его потеснит новая поросль, ветер принесёт с другой окраины Семи Миров семена новых трав, и они зацветут, и станут конкурировать за внимание пчёл, воду и солнце. У долгоживущих всё почти так же, только они не травы, а деревья. Медленные, долговечные, глубоко врастающие корнями в родную землю. Есть возрастной рубеж, за которым долгоживущего уже невозможно переселить в другой мир, при этом не убив. Словно могучие дубы раскидывают они свои кроны, требуя воздуха и пространства, подавляя молодую поросль густым переплетением ветвей. Но однажды исполин падёт, живительное солнце хлынет на землю нестерпимым потоком, и прямо на теле, всё ещё сохраняющем прежнюю форму, торопливо заколосится новая жизнь, растянет крохотными лапками, пронзит ниточками корешков, пожрёт миллионами алчных ртов, даже не осознающих, какую великую роль они играют в круговороте жизни.
Черион с беспокойством следил за тем, как зеленовато-жёлтое сияние паров, сочащихся из котла Мортимера, перемешивается с голубым туманом Элизобарры. Энергетическое марево уже не окутывало Эйзенхиэля равномерным коконом, а напоминало, скорее, кудель, из которого рукодельница сучит тонкую нитку, наматывая её на всё уплотняющееся веретено. Мортимер не собирался приглашать консультанта-вампира на ритуал, а следовательно, этот эффект не входит в его теорию о сохранении личности вампира в виде памяти родовой земли. Ализбара интересовало, подозревал ли о чём-то подобном сам Элизобарра, и ощущает ли он, что сейчас происходит.
Эйзенхиэль рассматривал лежащее на каменной плите тело. Оно уже обрело форму, хотя походило, скорее, на статую, чем на мертвеца. Плотно сдвинутые ноги, скрещённые на груди руки казались не до конца отделёнными друг от друга, будто каменщик, оболванивший заготовку для посмертного монумента, должен ещё вернуться и закончить работу, придав точность и изящество линиям.
Торстед Элизобарра по праву считался особой ветвью родового древа Эрминидов. Он стал первым Элизобаррой, называвшимся князем и принявшим на себя полномочия главы клана. Дупловатое, измученное внутренней гнилью дерево причудливо искривилось, но снова начало расти вверх. Торстед являл собой постоянную борьбу и постоянный вызов, прожил он долго, даже для вампира, но свой последний закат встретил отнюдь не трухлявым пеньком. Торстед умер, как жил: послав к драконьей бабушке традиции и обычаи. Вместо того, чтобы стать пищей и субстратом для преемников, первый князь Элизобарра упал на дно энергетического болота, и пролежал там без доступа магии десятки и сотни лет, пока новый Элизобарра, носящий неблагозвучное для вампирского уха эльфийское имя, не заинтересовался историей своей семьи, и не решил извлечь, наконец, предка на поверхность бытия, как извлекают из-под воды чёрный ствол морёного дуба.
В это же время, замок Элизобарра
Глава клана Вампиров, Родерик Элизобарра, пребывал в ярости, и отчасти причиной этого состояния стала злость на самого себя. Сегодня был один из тех дней, когда князь особенно остро ощущал: имя Родерик вряд ли войдёт в историю как принадлежащее лучшему главе клана. Дела давно уже шли не так хорошо, как хотелось бы. Холодное взаимное презрение между Вамирами и Фейри с Холмов что ни день грозило разразиться настоящей войной, да и отношения с прочими Лунными народами становились всё более натянутыми. Клан медленно, но верно приходил в упадок, не в силах эффективно бороться как с внутренними противоречиями долгоживущих, так и с внешним вызовом – с людьми. Особенно с людьми.
Только что Родерик издал боевой клич и протрубил общий сбор среди лордов-вампиров, а кто на него ответил? Несколько десятков его собственных вассалов и испуганный маленький Тревор Отрон. Карикатурный глава третьей ветви Эрминидов, с ужасом взирающий на лорда Эсмунда, перепачканного кровью и, кажется, обрывками кожи. Родерик криво усмехнулся при воспоминании о красивом мальчике в элегантном чёрном костюме. Он просто позеленел. И неудивительно – лордом Эсмундом пугают детей отнюдь не одни короткоживущие.
Лайта Тандер и вовсе не соизволила войти в общий информационный канал, небрежно черкнула на возвратном свитке: «Я занята. Поговорим позже».
Родерик не подал вида, до чего взбешён, но теперь, когда он произнёс зажигательную речь перед лицом своего войска и раздал указания по привлечению к операции низших вампиров и трэллов, было самое время поговорить с леди-вампир с глазу на глаз и высказать всё, что он думает об этой заносчивой… риторика никогда не была сильной стороной князя, так что он даже не смог подобрать нужных слов. Вместо этого с силой ввалил сгусток энергии в информационный канал, соединяющий замок Элизобарра с замком Тандер. Стена его собственной гостиной слегка изогнулась, пошла рябью, будто покрылась коркой льда или запотела. Послышался всплеск.